Я своё копьё и ножны изначально уложил в фургон, ухватил меч левой рукой остриём вниз, а щит забросил за спину. В правой руке держал бомбу за рукоятку. Сразу после вражеского взрыва я завопил:
— Все за мной! Бросай фургон! — и бросился вперёд, не оглядываясь.
В нас швырнули ещё одну бомбу, и ещё, но мне эти взрывы были не страшны: мою спину прикрывал щит, а сам я бежал прочь от места взрыва. Для меня гораздо страшнее был бы арбалетный болт, выпущенный в упор, но, похоже, враги не ставили арбалетчиков на убой, а прятали их по домам для коварных убийств изподтишка.
Передо мной — толпа, ощетинившаяся копьями, но я-то знаю, что для меня сейчас одиночный ловкий боец гораздо страшнее толпы, — хоть и организованной, но инертной. Я загодя приметил точки, куда буду ставить ноги — мне оставалось только с разбега скакнуть на одну, потом — на другую, оттолкнуть копьё, кому-то врезать локтем в лицо, кого-то отпихнуть левой рукой — и вот я уже на другой стороне баррикады. Там стоит куча солдат, но, увидев, ЧТО я сжимаю в правой руке, она поневоле шарахается от меня вправо и влево — люди толкают друг друга, мешают сами себе. В первый миг броситься на меня никто не посмел, а мне большего и не требовалось: я вырвал зубами чеку и стукнул рукоятью бомбы об оголовье меча. Видя мои действия, вражеские легионеры и вовсе в ужасе расступились ещё больше, ужавшись до некуда.
Шаг, ещё шаг, — и я кидаю бомбу на станок онагра. Тут же отскакиваю в сторону: на моём пути лачуга с приоткрытой вовнутрь дверью — я с разбега впечатываюсь в неё, моля богов только о том, чтобы в моём рюкзаке не разбились колбы в трёх оставшихся бомбах…
Ба-бах!!!
Меня мягко втолкнуло вовнутрь, а уши закупорило словно пробками. Так, некогда нам рассиживаться: я быстро вскочил на ноги, сбросил щит и меч, снял рюкзак и вынул следующую бомбу. Делаем раз, два, три — и я, выбросив «подарок» на улицу, выхватил четвёртую.
Ба-бах!!!
На порог швырнуло тело ледогорца, пытавшегося меня преследовать. Я перешагнул через него, выбежал на улицу и, сделав несколько шагов, подбросил бомбу на открытую повозку, стоявшую поодаль от онагра и нагруженную кучей очень крупных горшков…
Я кинулся прятаться снова в ту же лачугу и даже успел ворваться в дверной проём, толкнув дверь назад, чтобы она закрылась за мной. Но только не учёл, что на неширокой улице ударная волна от большого взрыва действует по особенному…
Дверь сорвало с петель и зашвырнуло внутрь — она приложила меня сзади и опрокинула на пол. Хоть я и делал всё так, как учила меня жена, — закрыл ладонями уши и открыл рот, но, похоже, потерял сознание на несколько мгновений; ощутил лишь, что вся лачуга закачалась, заходила ходуном. Когда я очухался, то обнаружил, что всё моё тело стало как будто ватным и плохо слушалось; нацепить щит и поднять меч показалось тяжёлой задачей — я боялся даже подумать, как много времени у меня заняло это, в общем-то, обычное дело, выполняемое мгновенно. Голова кружилась и тошнило, как будто я изрядно надрался выпивки.
Я, покачиваясь, вышел наружу. Похоже, ударная волна смогла даже сдвинуть баррикаду, хотя я не смог бы поручиться за это точно. По крайней мере, ближайшие двери и окна оказались буквально вдавлены вовнутрь жилищ, а кое-где сорвало и крыши. Все защитники баррикады были убиты или контужены, представляя из себя жалкое зрелище беспомощно лежавших людей, кое-как приходящих в себя и не помышлявших о сопротивлении. От онагра остались только разбросанные деревянные брусья, опалённые огнём, а от повозки с боеприпасами осталась только яма на дороге, продолжавшаяся куриться.
Через побеждённую баррикаду начали осторожно перелезать наёмники, в т. ч. и мои балбесы. Похоже, их тоже слегка накрыло: бледные лица, неуверенная походка. Но, даже контуженные, они, погоняемые криками Жука и Грача, принялись уверенно разоружать ледогорцев, покорно переносящих эту процедуру.
Я жадно глотал воздух, но вдыхал только едкую гарь и запах серы. Один из очнувшихся ледогорцев приподнялся, потянулся за мечом — я пинком отбросил его подальше. Впереди виднелась ещё одна баррикада — вполне возможно, что за ней тоже стоит онагр, а то и двое. Или даже баллиста. Но повторять недавний фортель с прорывом сквозь толпу растерявшихся легионеров что-то не хотелось… ну его. Вдруг там окажутся не такие лопухи? — а у меня осталась только ОДНА бомба. Останется только подорвать себя вместе с врагами…
Хм, интересная мысль! Неужели когда-нибудь найдутся идиоты, добровольно прерывающие свою жизнь дьявольским изобретением и готовые потерять свою бессмертную душу лишь для того, чтобы перед смертьюуничтожить как можно больше врагов, или не попасть в плен?
— Командир, держи, — Бим протянул мне кувшин.
А ведь и правда: в горле что-то совсем пересохло, и слюны нет — только горечь. Я схватил кувшин и жадно выхлебал почти половину, роняя капли, пахнущие виноградными ягодами, на грудь. Отдышался. Да, дышалось гораздо легче, и тело наливалось бодростью!
— Ну, ты даёшь… — ко мне подошёл Грач и хлопнул по плечу. — Я подумал, что тебе точно хана. Ты и правда на голову больной? — какого чёрта ты пошёл на смерть?!
Я пригляделся: за время похода у Грача отросла чёрная щетина, превращавшаяся в бороду, начинавшую свиваться колечками, а нос, казалось, заострился ещё больше.
Я крутанул мечом восьмёрку, разминая плечо, пришибленное его дружеским хлопком:
— Мой Учитель учил меня, что в бой нужно идти не для того, чтобы погибнуть или драться с врагами, а чтобы победить. Он говорил, что ты должен видеть на несколько шагов вперёд: куда поставить ногу, куда повернуться. Меня торкает, и я понимаю, что надо делать. Я не собирался погибать, потому что не собирался драться по честному, а догнать меня пока что не всякий сможет… хм, кажется, сейчас меня догонит даже Столяр…
— Столяр убит, — возле меня появился хмурый Шмель. — Как только ты побежал вперёд, из одного дома выскочило сразу полтора десятка бойцов, была сшибка… Эх, если бы туда бомбу бросить, а не дым!.. Хорошо, что наши соседи умеют воевать, а то бы нас всех как цыплят побили. Кашевар ранен, лежит в фургоне. Жнец пропал.
— Как пропал?
— Да хрен знает, как. Мы же на окна смотрели, а не друг на друга. Может, отлить забежал между домами или ещё как облегчиться. Или сбежал — ненадёжный он тип, скользкий. Где теперь его искать? В сшибке я его уже не видел.
У меня теплилось подозрение, что Жнец увидел где-то девицу и кинулся за ней очертя голову, — на верную смерть. Но не видел смысла разогревать богатое воображение.
На самом деле мы разговаривали вовсе не вальяжно, как может показаться моему уважаемому читателю. В бою дорого каждое мгновение, и поэтому мы все тараторили, словно торговки на базаре. Попробуйте перечитать наши диалоги ещё раз, но только максимально быстро. Так вот: мы болтали ещё быстрее! За десятки лет война научит всякому…
— Философ! Сможешь сделать так, чтобы быстро расчистить проход и никого из нас не убить?
— Да не вопрос…
