В тот раз Механикус накушался на удивление преизрядно, и я тащил его к нему домой. Он жил в апартаментах в доме гостиничного типа, где мне выделили всего лишь одну комнатку, как и другим простым десятникам. На подходе к его двери я столкнулся с Синичкой, — похоже, в тот день ей назначили дежурство.
Она, увидев двух хорошо набравшихся мужиков, сначала остолбенела, а потом сделала мне такие страшные глаза, что я мигом протрезвел:
— Это ОН, что ли?!!
— !!!
— Ты ж говорила — он у тебя учёный?
— А это кто по твоему, идиот?!! Это же господин ПРОФЕССОР!
Я внёс тело в номер, уложил на кровать и вышел в коридор:
— Ничего не понимаю… профессор — и сам летает?
— Он говорил кому-то, что, когда сам летишь, то лучше понимаешь недостатки и неточности.
— Слишком он молод для профессора…
— А это ничего, что это ОН изобрёл этих ваших дурацких «драконов»?!!
— … А я с ним бухал…
Она принялась яростно колотить меня кулачками по броньке, словно в бубен:
— Ты, ты, негодяй! Не вздумай его поить! Он же знаешь, какой слабый! Если он сопьётся, то мне тогда что, вешаться?!! Или под сотника вашего ложится — он предлагал, кстати!
Я, вспомнив щербатую рожу этого красномордого ублюдка, невольно дёрнулся:
— Лучше сразу утопиться! Я бы с ним точно не стал…
Мать моя дорогая… если я смогу сделать так, что человек, который мне доверяет, как отцу родному, попадёт в наше посольство, а оттуда — на мою родину, то мне простят ВСЁ. Когда меня отпустили в увольнение на два дня, я втихаря посетил наше посольство и поговорил с тем человеком, которому когда-то передал Синичку. Я рассказал всё, что видел во время войны: и про «дождик», и про адское пламя, и про ручные бомбы, и про самолёты с аэропланами, но не впечатлил его:
— Да, да, знаем уже и без Вас… докладывали. Ручные бомбы — это интересно, но этого не хватит для Вашей полной реабилитации. Вас угораздило опять служить в иностранной армии, а Его Величество очень болезненно такие вещи воспринимает. Вот и получается: то на это — и ноль в итоге. Для нас сейчас ценность: КОНКРЕТНАЯ информация — чертежи и формулы, а не солдатские байки…
А я могу им притащить не только формулы, но и самого изобретателя целиком!
Но!..
Но это получится не по совести. Это означает предать человека, который тебя считает другом. И ещё Синичка эта…
Кто мне эти двое? — нет никто. Иностранцы они. За мои проблемы они болеть не будут. Наверное. Но в душе моей нет покоя: что-то гаденькое там шевелится. Выкрасть Механикуса означает сделать подлость, а Родина скажет — это подвиг! Мда…
Вообще-то, я объяснял отлучку в Славоград вовсе не походом в родное посольство. Я сказал, что мне нужно посетить вдову погибшего друга. Жене Кашевара я подробно рассказал, как нас отправили на убой для расчистки пути остальной армии, и как героический погиб её муж, которым должны гордиться все: и она, и дети. Нужно взять свидетельство о церковном освящении брака и предъявить его казначею второго полка славного 5-го легиона божегорской армии, дабы забрать те деньги, что он не взял из кассы.
Сухощавая грымза промокнула белым платочком уголки глаз и затрещала:
— Ах, я же говорила, я говорила ему: бросай своё кобелячество, не будет тебе от него добра! Но разве вас, мужчин, остановишь… куда там! И сам погиб, и детей сиротами оставил… Ах, говорила мне моя мама: дочка, подумай, опомнись! — иди лучше замуж за юриста: юристы — они такие солидные… Теперь мне нужно чёрное платье покупать, а сейчас всё дорого, всё очень дорого!..
Это всё, что осталось от Кашевара. Надеюсь, в чертогах Пресветлого он будет счастлив и никогда не встретит свою супругу.
Через неделю на Механикуса опять напал нервный срыв. Но на этот раз я, дав ему хлебнуть всего пару стаканов в моей комнате, решительно повернул разговор в нужное мне русло:
— Знаешь, есть тут у вас одна горничная, Синичка. Я подумал с ней покрутить немного. Ты, случаем, не в курсе: есть у неё кто или как?
Он вдруг стал серьёзным и строго посмотрел на меня:
— Клёст, не трогай её, а? Она — приличная девушка из хорошей семьи, жизнь и так её побила.
— Какая такая — приличная? Попробуй-ка сам мне объяснить, человеку тёмному.
— Ну, она такая… чистая, непорочная…
Я поперхнулся и был вынужден прокашляться. Пришлось даже хлебнуть вина без тоста.
— Она — хорошая, Клёст. Что ещё можно сказать? Хорошая — и всё. Я для неё что угодно готов сделать. Она мне очень нравится…
Ага, есть! Рыбка клюнула. Теперь подсекаем:
— Давай я тоже буду честным, Механикус. Или как там тебя по благородному? Ты — мужчина, и не должен вот так запросто разбрасываться такими словами типа «что угодно!», «да завтра же!». Ты — дворянин, и каждое твоё слово должно иметь вес. «Что угодно» — это как? Ты возьмёшь её в жёны, например?
— Хоть сейчас!
Я хмыкнул, прищурился.
— Слово дворянина!
— Так иди и бери, мама дорогая! Чего медлишь-то? Ждёшь, когда она постареет, что ли? Она мне сама говорила, что с тобой — куда угодно!
— Да?!!!
— Я — не дворянин, но треплом никогда не был. Ох, блин, до чего ж вы, учёные, недогадливые люди…
Он дёрнулся, воспламенился, но тут же охладел, замялся:
— Понимаешь, тут какое дело… Я почему сегодня бухаю? — моим проектам заморозили финансирование. Чем это закончится — одному Нечистому известно. Я даже не исключаю, что меня выгонят из научного городка. Если не посадят. Если сейчас я сделаю ей предложение, то ей потом из-за меня могут сделать плохо. ОЧЕНЬ ПЛОХО, Клёст. Ты понимаешь меня?
— Да ещё как! Сам попадался к «этим самым».
— И что тогда делать?
— Конечно же, бежать! Садитесь в свой дурацкий аэроплан и летите в мою страну! Синичка там долго жила — поможет и тебе освоиться. Если твоя страна не даёт тебе работать — работай в другой! У тебя мозги — во! — ты нигде с голоду не умрёшь.
Он окончательно протрезвел:
— Об этом даже просто так подумать — уже измена Родине!
— Ну… — я развёл руками. — Ты из нас двоих дворянин — тебе и решать. Вот и выбирай: без работы, без любимой девушки, возможно — в тюрьме. Или с работой, с любимой женой, но — в другой стране. Которая, между прочим, с вашей пока не воюет. И давно.
— Да, надо подумать… — он помотал головой.
— Вот и подумай. Но, сразу скажу: если надумаете улетать — берите и меня с собой. Иначе мне голову точно оторвут. Как самому крайнему. И поделом: нечего мне, старому дураку, влезать в ваши молодые дела.
И я выпроводил его прочь.
