Когда этот обречённый приблизился, я обрадовался вдвойне: державник, и наверняка тот самый гонец, которого отправили назад в столицу сообщить, что нас с Ведит в дороге захватить сходу не удалось. Солдаты удачи на меня в обиде не будут. Такое совпадение — это, несомненно, божий промысел!
Бросок, бегом. Всадник поворачивает в мою строну голову, заметив движение, пытается затормозить скакуна. Я хватаю его за левую руку и дёргаю наземь. Он откидывается назад, отпустив поводья (его скакун встаёт на дыбы и всхрапывает, сбитый с дыхания скачки), пытаясь отчаянно балансировать правой рукой, чтобы удержать равновесие — в таком положении кричать невозможно, только мычать, так как голова думает только об устойчивости. Я наотмашь чиркаю его ножом по горлу и тяну на себя, чтобы он кровью мне лошадь и седло не попачкал. Державник в последний раз взмахивает рукой и расслабляется. Осталось только кулаком выбить его ступни из стремян и стащить наземь.
Ошарашенный конь фыркнул, дёрнулся. Я схватил его под уздцы, ударил кулаком по морде: «Не балуй!» Он всё понял и сразу смирился. Мне осталось только бегом оттащить покойного державника за ногу за ближайшее дерево, вернуться на дорогу, вскочить на его покорённого коня, пришпорить пятками, доехать до поворота и присвистнуть: не по-разбойничьи, а призывно. Через пару секунд из леса выехала Ведит на моей Чалке и галопом помчалась ко мне. Несколько путников проводили её равнодушно-непонимающим взглядом.
Я развернул конягу в обратную дорогу, соскочил с него и принялся торопливо затирать пролитую кровь подошвой сапога в дорожную пыль. Потом также сапогом маскировал свою работу, как будто ничего тут и не случилось.
Успел. Когда девушка показалась из-за поворота, я уже снова сидел верхом на коне, шедшим неспешным шагом. Вскоре спутница меня нагнала, и я прибавил скорость. Она — тоже.
Сами понимаете, в той ситуации я ставил на кон ВСЁ. Моя сумка, моё оружие всё это время оставались в руках девчонки, едва мне знакомой. Если бы её схватили — я б остался без лошади, без еды и оружия, с одним ножиком. Она могла и сама вообразить себе невесть что и попытаться уйти с моей Чалкой самостоятельно, без меня. Конечно, командир отряда «ночных сов» с ножом в руках так просто не пропал бы, хоть даже и пеший, если бы не велось на него целенаправленной охоты целого королевства. А при таком нюансе, дорогой читатель, даже Нечистый никому никаких гарантий не дал бы…
Но бог меня тогда миловал. Мы ехали с Ведит верхом на конях, и грех мне было на жизнь жаловаться.
— Давай, давай! — погонял я своего коня и Ведит, выжимая из нашего дуэта всё возможное. — Нужно успеть!..
Романтика дорог
Эх, скачки с девушкой в предосеннюю пору по столичному тракту — это, конечно, романтично. Если за вами Стражи державы не гонятся. А уж если гонятся — то романтики никакой нет, есть только животный инстинкт на выживание.
Нам требовалось повернуть на деревню Кнакен. Едва этот поворот завиднелся, я сбросил ход, давая возможность всем случайным попутчикам миновать его, дабы не было свидетелей того, что мы сходим с тракта, да и лошади при скачке на поворотах так выворачивают грунт подковами, что только слепой не заметит, что всадники поменяли курс. Так что сошли мы с тракта тихо и осторожно, без чужих глаз. Но это, конечно, только оттяжка времени. В любой деревне, отстоящей от оживлённых путей, пара всадников, тем более таких колоритных — это событие; нас, конечно, запомнят, и услужливо всё расскажут державникам, когда они начнут прочёсывать повороты с главной дороги.
Я пожертвовал водой из фляги, чтобы Ведит смыла куском мыла с лица угольные пятна, которые сам же ей и нанёс, своей рукой. Так что на Чалке она ехала вполне так приличного вида, сняв перепачканную углём курточку, — Ведит переоделась в ту одёжку, в которой она ходила по деревням во время своего побега из «химического» замка. Вид у неё стал типа «городской парнишка на своём коне, почти уважаемый человек». Прежний босяцкий имидж для посещения деревень решительно не годился: тут городских оборванцев не любят, а ежели таковой ещё и на коне верхом — то это уже крайне подозрительно: вдруг ворованный? Нас бы по указу местного старосты запросто могли взять в вилы и посадить связанными в амбар «до выяснения». Босяк на такое обращение возмущаться может хоть до возвращения самого Пресветлого, да только кто его понты будет рассматривать??? Король, что ли? — так Его Величество только за дворян переживает, а если какому босяку или даже разночинцу по морде лишний раз врежут, так что ж, плакать ему, что ли? Так ведь таких несчастных по державе столько, что королевских слёз на всех никак не хватит! Так что по деревням нужно ехать в приличном виде, но уж никак не шаромыжником каким.
Едва мы отъехали от поворота с четверть лиги, как я пришпорил своего коня в галоп; Ведит погнала Чалку. Хитрость, конечно, примитивная, но для начала сойдёт. Лишь бы никто не увидел, как мы повернули, благо столичный тракт вскоре скрылся за зелёной стеною леса: дорога, на которую мы свернули, не шла прямо, как стрела. Но я продолжал гнать, стараясь наверстать упущенное днём время, чтобы заночевать в деревне, до которой было ещё далековато.
— Ты убил человека.
Я вздрогнул всем телом. Конь всхрапнул, едва не сбился с шага и нервно оглянулся на меня на ходу через плечо: ты, мол, чё, хозяин??? И правда — что такое?! Голоса у меня в буйной голове пока, тьфу-тьфу, не звучат, и моя неспокойная совесть тоже не имеет привычки со мной разговаривать вслух, тем более — днём. Неужели началось..?
— Я видела, как ты следы крови на дороге затаптывал.
Ах, ты, зараза! Нет, я обязательно когда-нибудь убью этого студента! И не посмотрю, что барышня…
— Понимаешь, у меня денег на покупку коня не хватало, — как можно более грубо и цинично ответил я. — А очень хотелось. Не хочу от державников пешком бегать. Или это ты хочешь опять бегать от стражей на своих двоих?
— Он был ни в чём не виноват.
— Он был державником, а не человеком. Успокойся.
— Теперь меня точно казнят…
— Надеюсь, нас будут вешать на одной перекладине. Обязательно хочу видеть, как ты умрёшь первой. И тогда уйду со спокойной душой…
Она надулась, отвернулась и даже приотстала. Тоже мне, ципа нашлась.
Перед первой деревней я дал коням роздых. Заодно не хотел показать селянам, что мы очень уж спешим, хотя мокрые конские спины никого не обманут. Проклятье, у нас нет перемены лошадей, мы можем рассчитывать только на свою пару — не убивать же мне людей из-за коней каждый день! Не то, чтобы я так уж сильно жалел людей — просто иной раз можно нарваться на такого соперника, который тебе глубокие царапины сделает, а полевого лазарета у нас нет, можно и смертную горячку получить. Придётся сбавить шаг.
Я, не церемонясь, жадно хлебнул прямо из колодезного ведра, пахнувшего тиной, наполнил кожаную фляжку и опрокинул на себя остатки воды через голову. Ведит скромно присосалась к моей фляге, которую я дал ей подержать, и ополовинила её за раз; пришлось наполнять её заново. Мой новый конь и Чалка требовательно тянулись к ведру — я грубо отпихивал их морды: нельзя им хлебать ледяную воду. Но перед отъездом мы с Ведит протёрли холки притомившихся коней смоченными мокрыми ладошками, стряхивая на землю вонючий конский пот.
