Пьянка — самый лучший способ завязать дружбу. Когда прибудем на место — будешь проставляться за знакомство, пока деньжат хватит… Ну, да, конечно, химики не пьют. Я и забыл. Особенно спирты. После рабочего дня, уголовников гоняя по амбарам… Всё, понял, забыли!!!
Ведит убрала стилет обратно в рукав.
— Ты, главное, покажи себя внимательным слушателем. Даже если противно слушать херь всякую. Я ж говорю: будь проще — и люди к тебе потянутся.
Если что-то тебе показалось очень интересным — ни за что не бросайся переспрашивать, выпучив глаза. Почти все лазутчики на этом и погорают. Наоборот, притворись равнодушной. Потом, малость погодя, кинь парочку наводящих вопросов, но не в лоб, не в лоб…
Есть верный способ: ты расскажи всякие ужасы про свой университет — забрось крючок. Если у них что-то наблюдалось похожее — тебе обязательно кто-то с восторгом расскажет о том, что у них, мол, тоже имелся «огненно-химический» факультет, и там творилось такое и вот такое. Может быть, и сейчас ещё творится.
Кстати, ты поняла, куда мы едем? В тот университет Божегории, где работал друг твоего профессора. Только ты будешь у меня не химиком. Или химиком, но не «огненным». Что сможешь преподавать?
— Математику, физику газовую… Химию земли. Это любой химик огня сможет.
— А химики воды у вас есть?.. Ладно, проехали.
Шуток Ведит явно не понимала. То ли детство у неё протекало тяжелое, то ли державники так её доконали, — до полного душевного бесчувствия, то ли работа с отпетыми уголовниками. Или всё сразу.
— Бумагу я тебе сделал. Не подорожная грамота, но для отмазки прокатит — тем более, в другой стране. Этот друг твоего профессора тебя в лицо помнит?
— Едва ли. Он как-то раз приезжал к нам, лет пять назад, но я тогда была ещё студенткой, а он посматривал на девиц постарше…
— Работает, небось, тоже в столичном университете?
— Конечно. В Славограде.
— Плохо. В столицах нам постой и харч дороже обойдётся.
— Только не тащи меня в такой же клоповник!..
— Не, ты же, типа, будешь девушка уважаемая, учёная… Будешь жить там, где тебе скажут.
Ведит помолчала, потом спросила, поигрывая стилетом:
— Тебе очень нравится меня злить, солдат?
Вот те раз! А я ведь даже ни сном, ни духом, безо всякой задней мысли.
— Стоп-стоп-стоп! Будешь жить там, где тебе скажут в университете, а не в доме терпимости. Я вот это имел в виду.
Ведит подняла свои невинные глаза к небу и сказала чистым, ангельским голосом:
— Боже, ты мне обязательно простишь убийство этого Клеста, я это точно знаю. Ну, быть может, не сразу, но всё равно простишь. Обещаю, я не буду его долго мучать.
В успехе нашей миссии я уже не сомневался.
— Да, Пресветлый, — поддержал я игру. — Ты обязательно простишь неразумную девицу, которая постоянно воображает невесть что. Она ж наукой смолоду обижена, обделена разумом.
— И простишь также одного вояку старого: его ж наверняка по голове стукали не один раз. Вот он и воображает себя могучим вепрем, время от времени.
— Да ты!.. Ты!..
Я выхватил плётку. Ведит весело завизжала и пришпорила вмиг ошалевшую Чалку. Я азартно хлестнул конягу и помчал следом, как молоденький новобранец. Ситуация оказалась интересная: наши кони знали седоков буквально пару дней, и у нас ещё не сложилось полного слияния с ними в движениях. Мой боевой опыт сказался: я догнал спутницу через четверть лиги и крепко обхватил за пояс. Ведит сразу сбросила ход, вырвалась:
— Но-но, без рук! Крестьянок будешь лапать!
Ах, да, что это вдруг со мной…
— Я вот просто соломку хотел снять, — я показал Ведит сухую травинку, сдёрнутую с её затылка.
Она суматошно замотала головой, теребя ладошкой волосы, как будто в них змея забралась.
Мой конь, воспользовавшись близостью к Чалке, сразу забросил свою морду ей на гриву, потёрся. Я раздражённо дёрнул повод:
— Ну, ты мне тут ещё давай! Нашёл время…
— А почему ты ему имя ещё не дал?
— Имена у меня закончились. Рыжик, Сивка, Ворон — я их по цвету масти называю или по породе.
— Конь — это ж друг человека. Он всё понимает, только говорить не может. Ему не кличка — ему имя нужно.
Я хмыкнул. У этих благородных — всё не как у людей. Чтобы конь что-то начал понимать — его ж дрессировать нужно, до одури. А после войны он всё забывает, зараза; приходится тратить время на освежение его памяти.
— Правда, лошадка? — вкрадчиво спросила Ведит, лаская Чалку.
Изменница Чалка согласно покивала головой. Вот скотина! Вернусь домой — непременно продам! Сразу на живодёрню.
— Ты имя должен сам придумать. Давай думай… Клёс-с-с-т!
Как будто на вкус моё имя попробовала.
Думать не хотелось. Я сунул в рот соломинку, снятую с головы Ведит, пожевал лениво. Негромко стучали подковы по дороге; солнышко спряталось за белое облако. Если конь — как человек, то свою кличку он должен получить тоже не просто так, а заслужить. Животное не может болтать, не может сгоряча вырвать глаз пальцем пленному при допросе, разозлённое потерей друга при захвате этого пленного, который, к тому же, наглый до жути — один глаз ему явно лишний, тем более — левый. Как же оно свою кличку заслужит???
Наглый коняга опять стал ластиться к Чалке.
— Да куда ж ты лезешь, леший?!
Вот так он и получил своё имя. А мне пришлось-таки в обед заниматься конской случкой. Пока я бегал рысью по бескрайнему полю, намотав поводья Чалки на кулак, пугая из густой травы разноцветных бабочек, заполошно стрекочущих кузнечиков и разных мошек, Ведит приготовила кашу с мясом и грибами, собранными ею тут же, в лесочке, пока костёр разгорался и вода закипала. Костёр, кстати, тоже сама запалила. Женюсь. Не убьют — обязательно женюсь. На ней. К чёрту крестьянок.
Я стреножил наигравшихся коней и рухнул на примятую траву:
— Блин, ну почему у них так всё сложно?! Да я в сечах так не уставал! Даже в тех, которые с погонями…
Чертовка лукаво скосила на меня прищуренный взгляд, выбирая кашу с ложки жемчужными зубками:
— А вам, мужикам, попроще хочется? Раз-раз — и на матрас? А побегать, поухаживать?
Я застонал, утирая горький, едкий пот:
— Ну её, к Нечистому, такую любовь! Одна беготня только… Все кости болят, — старею.
Ведит звонко смеялась; я сердито ворчал, черпая горячую кашу ложкой. Семейная идиллия — кажется, это так у благородных называется? Я пригрелся на нежарком предосеннем солнышке, а в голове само собой рисовалась наша грустная диспозиция.
Итак, уже утром стражам державы, нас опередившим, должно было стать окончательно понятно, что дожидаться нас по столичному тракту — бесполезно. Стало быть, они выслали ещё гонцов — предположительно, в Ангулем и в Армик, так как это — самые крупные города в стороне от тракта и ближайшие к выехавшему на перехват отряду: один — вправо от главной дороги, другой — влево. В них есть свои департаменты Службы безопасности державы, свой штат людей.
