Умирающий дедок поразительно ловко сховал брошенные монеты, как их и не было.
— Вёсла давай! — потребовал я.
— А это чичас, а это я мигом! — хозяин быстро вскочил и потрусил вглубь сарая, как будто забыв про боль в ушибленной груди.
Там послышался стук и бряк, и услужливый дедок вынес мне пару вёсел:
— А вот, пожалуйте, господин хороший…
Я срезал с верёвочки своим ножом три рыбины покрупнее: истекающих жирком, пахнущих душистым дымом, которые вялились с очищенным и распяленным щепкой брюхом.
— Ещё и рыбу вот возьму. Давай тряпицу. А то уж больно у тебя, отец, харя довольная…
Переправа
Я неумело грёб — лодочка рыскала вправо-влево. Так как шторма-урагана на Рогане сроду не бывало, то такое плавание мне ничем не грозило. Лишь бы с берега какого на мне не начали бы тренироваться в стрельбе из лука. Я вёл посудину по середине реки — так мне и течение помогало, и до берега подальше: салага может и не попасть.
Вот живут же люди — да хоть тот же старый рыбак. Семью свою сплавил в более спокойные места, а сам потихоньку рыбным промыслом занимается в одиночку. Накоптит-навялит охапку, пригонит возок — и к своим, на продажу. Само собой, все лодки, какие бросили ушедшие соседи — все его, и ничего ему покупать не нужно взамен проданной. Считай, в каждом дворе и в каждом сарае есть подобное корыто. Целый флот. Ну, штук пять у него точно есть.
Я с первой же секунды не сомневался: этот старый хмырь хотел меня убить. Сначала убедился, что за моей спиной никого нет, потом взял колун и притаился для подлого удара. Кожаный доспех, боевой нож, меч и неплохой щит — целое богатство, за которое я отдал гораздо больше, чем есть сейчас монет в моём кошеле. Да, и кошель ещё в придачу. И кожаные сапоги. Убил бы, — и даже имени не спросил для отпущения грехов. Детишек ведь своих ему нужно кормить. Знаем таких хозяйственных.
Знал, но убивать его не стал. Пускай свою семью обеспечивает. Я не злопамятный, а полуседой рыбак мне не соперник. Надеюсь, хотя бы одно ребро я ему всё же сломал.
Ведит вышла из леса и призывно помахала рукой. Я причалил к берегу.
— Я не стану спрашивать, сколько дворов ты вырезал ради этого старого корыта, — проворковала вредная девица.
Если её детишки будут такие же, то мама дорогая…
— А я и скрывать не буду: никого не тронул. Хотя одного старого сморчка и следовало бы… хотя бы проучить. Но мне один умный человек давно запретил селян трогать. Так и говорил: «Не трожь фекалию — и запаха потом не будет; поверь мне.»
— О-о-о-о-о, копчёный лещ! Какой огромный, жирный! Солдат, я тебя люблю! — с восторгом взвизгнула девчонка, глядя на рыбину жадными глазами, однако, ко мне не приближаясь ни на шаг.
— Не пристало красной девице вкушать еду мужицкую, — сказал я назидательно, но немного обескураженно. — Откуда у благородной химички такие простые, народные вкусы?
— Да я раньше рыбу особо и не любила. А вот сейчас увидала — и страсть как захотелось. Такая аппетитная! Наверное, я совсем одичала, по лесам таскаясь… — ответила она мне в тон, игриво, не сводя, между тем, сияющих глаз с обречённых лещей.
Ага, знаем мы таких девиц, которых вдруг на солёненькое тянет, — ни с того, ни с сего. Но вслух я, конечно, ей этого не сказал: тоже учёный. И потом, жалко мне, что ли этих паршивых лещей? Я их и взял только из принципа.
Мы спустились вниз по течению — как можно дальше от того места, где меня дожидалась Ведит. Я плыл на лодке, куда мы переложили дорожные сумки, а она вела коней под уздцы вдоль берега.
Наконец, я выбрал подходящее место для переправы: на той стороне разлёгся пологий берег, и наши кони легко выйдут. Привязал нос лодки верёвкой к поводьям Чалки (кобылы всё же более спокойные, чем кони), разделся догола и повёл лошадей в воду. Ведит уселась в лодку и взялась за вёсла — как умела.
А-а-а-а-а-а, водичка-то прохладная! В такой и судорогу можно получить. Вот поэтому я крепко держался за обоих лошадок сразу.
Мы молчали: нам не нужны случайные свидетели ни на том берегу, ни на этом. Боевые лошади плыли смело и уверенно; Ведит, благодаря фалу, тоже не могла от нас оторваться, хотя боковое течение и сносило нас в сторону. Плыли с комфортом, как сказали бы благородные господа.
Добрались. Я вышел на берег, вытянул лодку, чтобы девушка ноги не мочила. Кони отряхались, беспощадно разбрызгивая стекающую с них воду; Ведит пискнула и прикрылась руками от фонтана ледяных капелек, отворачиваясь.
— А ну, стоять!!! Ни с места! — рявкнул кто-то сзади.
И вот уже слышен шумный топот ног, и на нас набрасывается ватага. Мне сходу упёрлась какая-то железяка в голую спину; Ведит испуганно вскрикнула.
Заросли подходили слишком близко к берегу, поэтому нападавшим потребовалось секунда, чтобы выскочить на нас незамеченными. Плеск речной воды заглушал лесные звуки, и я не мог вовремя засечь засаду. Когда я тянул лодку, моё тело оказалось откинуто назад, ноги увязли в мокрой земле, поэтому броситься к оружию я не мог.
— Руки, руки поднять!!! Кому говорю?! Живо! — это уже другой голос, торжествующий.
И тут же в спину мне тычется что-то ещё, тоже острое. Плохо. Очень плохо.
Я поднял руки. Ведит, глядя на меня — тоже. Её грубо схватили и потащили на сушу.
— Полегче, ребята! — сказал я, не опуская рук, а только жестикулируя пальцами. — Девка-то на сносях. Потом сами будете отвечать: она — не из простых.
— А ну, молчать! — этот явно командирский голос прозвучал позади меня, и мне снова ткнули в спину, пару раз. — Вы — шпионы, и нам плевать, кто тут из вас девка, а кто — беременный.
Остальные тупо заржали, подавленные авторитетом.
Я огляделся. Тьфу ты, зараза, — народное ополчение: трое плюс начальник. Молодые крестьяне, судя по всему — охотники. Вооружены охотничьими ножами; у одного за плечами висит лук. Что-то вроде передового дозора, секрета. Должны оповещать «кого надо» о всяких таких необычайных событиях. А эти, наглые, решили сами пленников взять, прославиться. Но их главный — явно бывалый вояка; наверное, ветеран в отставке. Рука у него — уверенная, голос — тоже.
Нас брали нахрапом, пытаясь подавить волю к сопротивлению на корню. Орали громко, — в ухо, тыкали железом. На меня это уже не действовало, а вот моя химичка запаниковала, задёргалась. Слава богу, не стала рыпаться.
Командир дозора решил морально нас дожать:
— А ну, на колени, падлы! Руки за спину!
Что ж, раз велят — надо делать. Я покорно и быстро опустился на колени, и, упав ничком, откатился брёвнышком в сторону. Хоть их командир и бывалый, но пришпилить меня сходу не сумел: тут и не каждому молодому такое под силу, — сделать молниеносный укол.
Я поджал колени к груди и сходу вскочил на ноги, при очередном обороте. Их начальник рот не разевал — сходу ткнул меня остриём своего меча, целясь в сердце. Я, не сдвигая ступни, повернулся боком влево, отклонился — меч прошёл мимо.
