Мы созерцали снежные вершины гор. Один раз остановились возле родника с пронзительно холодной водой и напились. Пожалуй, ради такой красоты имело смысл и остаться, но я всё-таки в душе человек городской, и сельская идиллия, тем более — горная, не по мне. Зимой тут наверняка ветра ещё те…
И вот он, королевский тракт. Я еду один. Мы попрощались с Кудрявым, похлопали друг друга по плечам, и едва ли теперь снова встретимся. Я ничего ему не рассказал не только о цели своего путешествия, но и о Ведит, даже намёком. У меня наша с ней длительная поездка породила непонятные мне пока чувства, и, опасаясь их растерять, я не желал болтать о них направо-налево. К тому же, у меня закрепилась уверенность, что девушке, в её положении, сейчас вовсе не нужны новые приключения, и лучше ей отсидеться в спокойном месте, где есть и заработок, и бесплатный ночлег.
А вот как оно будет потом — я и сам не знаю. Мне, для начала, нужно ещё на родину как-нибудь добраться. Пока я дома обустроюсь, пока то, да сё, да пока нынешний конфликт (война?) завершится — слишком много воды утечёт. Как знать, может этот безжалостный поток времени смоет и мои чувства, а в чувства девушек я вообще не особо-то и верил. Поэтому мне не то, что Кудрявому — даже себе-то сказать было нечего. Да и не те у нас с ним сложились отношения, чтобы выкладывать друг другу самое сокровенное. То, что он не забыл понятия вечного братства тех, кто служил в «ночных совах», — уже хорошо. Вот тот же Сазан: даже если бы у него имелся приказ о моём задержании — уверен: в этом случае он бы меня просто «не узнал». И я, в свою очередь, никогда не стал бы его убивать, даже при силовом прорыве из столицы.
На дорогу мне навстречу выехали два горца. Я сразу узнал «зазывалу», пытавшегося вчера меня отвлечь, и поэтому резко обернулся назад. Ага, и кто бы сомневался: там из леса выехали ещё трое, причём у одного вся левая сторона лица представляла собой багрово-синий кровоподтёк. Это, стало быть, тот, которого я в той вчерашней стычке кулаком приложил.
Я подчёркнуто-неторопливо отвёл Чалку к обочине:
— Так, в чём дело? Я же гость вашего джигита.
— Ай-ай, зачэм так гаварыш? — опять начал глумиться Зазывала, натягивая «горский» акцент. — Ты уже нэ гость. Ты уже путник.
Ах, вот оно что… Закон суров, но лазейку-то всегда найти можно. И ведь верно, не поспоришь: я уже не в гостях.
Я неторопливо вытащил метательные ножи. Кажется, горцы не поняли, что это — не простые ножики колбасу резать, а опасное оружие ближнего боя.
— У вас и так много вдов. Зачем вам ещё пять? — спросил я спокойным, рассудительным голосом. — Или вы все неженатые?
Послышался дружный шелест выхваченных мечей. Один всадник снял с плеча аркан. Этот для меня сейчас самый опасный враг.
— Зачэм так гаварыш, дарагой? Зачем вдов? Сдавайся давай. Мы нэ будем тебя бить, слово даю.
Воины между тем постепенно приблизились, прикрываясь щитами. Но арканщик скакал без щита — и тут же словил мой нож в открытую грудь. Ну да, зачем нам доспехи, они же только лишняя тяжесть. Хрипя и задыхаясь, неудачливый арканщик стал валиться наземь, ухватив вонзившийся нож за рукоятку.
Оставшиеся быстро опомнились, приподняли щиты, закрывая даже головы, и судорожно пришпорили коней. Получилась не лавинная атака, а бестолковый навал. Я тоже стронул Чалку в сторону тех, кто располагался ближе ко мне, к Зазывале, и всадил второй нож в шею коня его товарища, вырвавшегося вперёд. Животное всхрапнуло, шарахнулось, а горец, не ожидавший внезапного рывка в сторону не раз проверенного коня, потерял ориентир и не смог нанести мне удар, так как его пронесло немного правее меня, чем требовалось для атаки. Зато я, выхватив меч, успел ударить его кончиком по затылку, а потом, возвратным движением, отвести меч Зазывалы, мчавшегося с левой от меня стороны.
Я ещё и ещё раз дал шпор Чалке, вырываясь на простор дороги, оставляя Зазывалу позади. На меня налетели сразу двое, обходя с двух сторон. Я переложил меч в левую руку, отбил удар одного воина, а второму — тому, который явился с синяком, — метнул нож в живот, так как он, замахиваясь на меня, полностью открылся, отведя щит.
Никаких чудес: в «ночных совах» мы в свободное время не пухли от безделья, а непрерывно тренировались. Как всадник должен располагать свои ножи, чтобы, оказавшись один против нескольких врагов, метать их один за другим? Меня бывалые бойцы этому научили, и вот сейчас я этой наукой вовсю пользовался.
Итак, мясорубка ещё не началась как следует, а уже трое врагов вышли из боя. Зазывала, развернувшись, правильно оценил ситуацию и удержал своего последнего горячего друга, что-то прокричав ему на своём языке.
— Стой, стой! — крикнул он уже мне, забыв про акцент. — Мы тебя не видели, ты нас не видел, понятно?
— И что, потом мне в спину ударите из засады?
— Зачем так говоришь? Мы не шнырги какие, мы в спину никогда не бьём.
— А как же кровная месть?
— Какая месть? За смерть в честном бою никто у нас не мстит никогда.
Что ж, горцы, надо признать, обладали и особой мудростью. Видя, что ситуация становится безнадёжной, что стенку врагов никак не проломить, и поэтому бой превращается в тупое избиение до последнего человека с обеих сторон, они не менее дружно бросали поле брани и уносились прочь. Но при этом горцы трусами не были: если напали на них, а не они сами, то в этом случае их воины стояли до последнего живого и спину не показывали.
Я тронулся дальше в путь, опасливо оглядываясь назад. Но Зазывала с последним уцелевшим уже хлопотали возле своих товарищей и на меня не обращали никакого внимания.
Душевные разговоры
Вернулся я в столицу только под вечер и без сил завалился спать, оставив Чалку необмытой: только седло кое-как снял и корма задал. Но, едва моя голова коснулась подушки, как в дом с шумом и грохотом вломилась толпа:
— Бросай меч! Бросай, кому сказал!!!
Да что ж это такое, в самом-то деле… Ни работу человеку сделать не дают, ни после работы заслуженно отдохнуть.
Я, пружиной выброшенный с кровати, стоял «в чём мать родила», сжимая меч, поводя им из стороны в сторону и пытаясь спросонья сослепу разобраться, что здесь, чёрт подери, происходит. В комнатке оказалось полным-полно народу: хозяйка дома в одной ночной рубашке, с растрёпанными волосами и ополоумевшими глазами, и стражники — на меня смотрело несколько копий, угрожающе покачивая стальными наконечниками, едва-едва не задевая остриё моего меча. Горели чадные факелы, заливая дом оранжевым светом, из-за которого по стенам метались дрожащие тени, хотя никто особо и не двигался.
«Эдак избу спалят, дурни, а виноват, конечно, буду я.»
Убедившись, что в доме находятся служителя закона, я сразу бросил оружие на пол. Не дурак я играть в войнушку с такими: это ж вопиющая уголовщина, а я человек честный, скрывать мне нечего и божегорскими властями сопротивляться не намерен.
