Жалко, очень жалко, что эти дурни вышли на войну без щитов. Засада с лучниками их мигом всех перестреляет, — даже чирикнуть не успеют. Но, с другой стороны, я во время войн никогда не видел, чтобы невоенная охрана тыловых обозов прикрывалась щитами, — ни в какой стране, так что упрекать мне мужиков, собственно, и не в чем. Другое дело, что тринадцать телег, являвшихся лакомым кусочком для ватаги голодных разбойников и позволивших бы им лечь на зимовку без глубокой печали, ехали себе безо всякого воинского прикрытия. То ли в заумных планах, составленных в высоких канцеляриях, воинское сопровождение не предусматривалась, то ли конкретно мой караван оказался таким несчастливым, и его прикрыть не успели, но факт есть факт: груженые телеги тащатся по лесной дороге, а их защищают только «полтора человека». Причём дата нашего отъезда изменена быть никак не может: пятнадцатый день со дня получения королевского приказа о выступлении в поход. И как хочешь: ни днём позже. Если даже нас кто-то и спешит защитить, — мы не можем сидеть и его дожидаться. У нас свои планы…
Послышался протяжный хруст падающего дерева. Ну вот, накаркал. На ночлег ещё встать не успели.
Я уже в самый первый день похода понял, что моя лошадь для боевой схватки совершенно непригодна. Не учили её воинскому делу — что ж тут поделать-то??? Если коняга свою молодость посвятил почтовой службе, то как же в преклонные годы потребовать от него лихой прыти? Я иллюзий на этот счёт никаких не питал: моя кляча — это совсем не Чалка (как там она, без меня-то?). Но ведь никто же не требовал от меня участия в отчаянных сшибках, погонях, разведке, да я и сам такого не ожидал. И вот пришлось…
Так, рывок за поводья — морду вправо! Наклон, полуоборот — и щит со спины переходит в левую руку. Не стоять! — я даю шпоры, моя кляча дёргается вперёд.
— А-а-а-а-а-а!!! — из леса выскакивает первый, самый наглый и, стало быть, опасный разбойник, — мчится на меня, свирепо тараща глаза и корча самые зверские, по его простым понятиям, рожи.
Я сразу же вижу: мечом крутит умело, сам одет в доспех, но без щита. Понятно: на крестьян воевать шёл. Тогда лови вот такую штуку — и я оправил своё копьё ему в грудь. Оно пробило его насквозь и отбросило назад; я увидел мелькнувшую пятку порядком истоптанного сапога, а напавший сразу захлебнулся своим криком.
Нельзя, нельзя задерживаться ни на миг! Моё копьё ещё летело, а я уже соскакивал с лошади, отталкиваясь освободившейся правой рукой от её шеи и вырвав из стремян обе ноги одновременно: имея ТАКУЮ клячу, врага лучше встречать пешим. Приземление; смягчаю удар ступней о землю лёгким полуприседанием, распрямляюсь, выхватываю меч, разворачиваюсь вправо.
На меня бегут сразу двое, с рогатинами. Да, мою бедную конягу они бы завалили на раз-два, а я оказался бы в плотной свалке. Но теперь у них уже так легко отвоевать не получится: я сам срываюсь им навстречу, отражаю левую рогатину щитом, а правую — мечом. В два шага я оказался за их спинами, при этом успев достать правого кончиком меча: ударом наотмашь по незащищённому затылку. Тут же делаю разворот вслед мечу, пользуясь тем, что он силой свой массы потянул меня назад, и вторым ударом убиваю левого напавшего, по шее лезвием, благо он задержал шаг и начал разворачиваться ко мне, вместо того, чтобы улепётывать вперёд во все лопатки, не оглядываясь. Всё-таки с рогатиной на меня ходить — это гиблое дело: я же не скворог вам какой-нибудь.
— А-а-а-а-а-а!!! — а это уже наш Гном вошёл в боевой азарт, причём, будучи трезв, аки воробушек.
Он меня удивил! Как и я, Гном поторопился спешиться, но его успели ранить: щека оказалась окровавленной. Видимо, эта обидная рана и довела его до бешенства: он, рассвирепев, ударил ранившего его кулаком по морде, а потом пригвоздил лежачего копьём, как жука иголкой. После этого вырвал одной рукой копьё (а это, поверьте мне, вовсе не так просто, как кажется), и попёр напролом, орудуя им, как боевым шестом. На моих глазах он ударил одного из разбойников тупым концом в живот, приподнял над головой, как копну сена вилами и перебросил себе за спину, да так далеко, что бандит долетел аж до леса. Пожалуй, я зря считал, что нас «полтора человека» — озлобленный Гном один стоил десятерых! И ведь виртуозом он не являлся: просто лупцевал всех от души направо-налево, нанося либо удар древком по голове, либо делая врагу рану остриём копья, как ножом, но никто ничего не мог противопоставить его тактике! Мечом Гнома было не достать, а его копьё оказалось толстым, и одним махом перерубить его не удавалось, — тем более, что Гном старался отводить удары, а не пытаться их выдержать.
Появился противник со щитом, опасный для Гнома — этого я отвлёк на себя. Свои седые волосы он заплел в маленькие косички, что делало его уязвимым, если бы драка дошла до рукопашной: такую вызывающую роскошь могли позволить себе только опытные бойцы, полностью уверенные в себе. Ведь за эту косичку удобно ухватить… Но мой враг явно не собирался допускать мои ладони к своей голове, и орудовал мечом легко, кружась вокруг меня, как в танце. Вот ведь чёрт, не простых разбойников принесло сегодня на нашу голову, а явных наёмников. А, раз так, то, значит, их кто-то на нас навёл: наёмники не будут сидеть в лесу, нападая на всех путников подряд — они идут только на конкретную цель, достаточно для них заманчивую.
Патлатый отнял у меня слишком много времени. Рубиться с ним можно было хоть до темна, пока у одного из нас щит не развалится или меч не переломится. Я бросился бежать к телегам, разбойник-наёмник — за мной.
Так, шаг, ещё шаг — и я заскакиваю на самый верх подводы, искоса наблюдая за преследователем, стоя к нему спиной. Он добежал и с азартным вожделением, оскалившись, со всего плеча махнул мечом, перерубая мне ноги. Я подпрыгнул и, сделав кульбит через его голову назад, за его спину, ткнул его сзади в поясницу. Он застыл в полуобороте, так и не успев встать ко мне лицом к лицу; хриплый клёкот досады вырвался из его груди. Я вырвал меч и отрубил ему голову.
Мой бывший учитель фехтования говорил мне: если ошеломил врага — значит, убил. Никакой неожиданный фортель противника не должен вызвать у тебя изумление и хотя бы мимолётное замешательство: нужно быть постоянно в движении. Патлатого мой обратный прыжок с уходом от удара удивил, и он растерялся, не готовый к подобной акробатике. Поэтому и погиб. Теперь будет в лучшем мире оправдываться перед знакомыми, что, мол, обозники не должны так прыгать…
Гном навёл ужас на тех, кто напал на хвост обоза; мне оставалось только отогнать разбойников от его головы. Я заскочил на другую подводу и ударил сзади мечом бандита, увлечённо ковырявшего соломенное покрытие груза:
— Ну, кому ещё пожрать хочется! Подходи по одному!
Кто-то кинулся ко мне, замахиваясь — я пнул его сапогом в лицо, соскакивая наземь. Затем рубанул упавшего мечом по бедру: вот пусть теперь воюет, как сможет.
Как я говорил, среди напавших щитов почти ни у кого не оказалось. Раненый мной в ногу щит имел, но уже не имел желания продолжать. Те, кто пришли с топорами и рогатинами, быстро охладели к драке и кинулись наутёк. Наёмники, затравленно переглянувшись меж собой, тоже стали пятиться к лесу:
