— Так, парень, смотри мне в глаза! В глаза, я сказал! Сейчас ты будешь говорить мне правду и только правду, как пастору на исповеди. Я ложь нутром чую. Кивни, если понял.
Он быстро-быстро закивал, став похожий на мышку. Глаза его остекленели в ужасе.
— Итак, вопрос первый. Что ты натворил? Вот только не надо мне гнать пургу, что тебя выгнали за пьянство и буйное поведение. За двойки гнать тебя ещё рано: очередная сессия у вас будет ещё только через несколько месяцев. Повторяю: что… ты… нат-во-рил? В какую уголовщину ты меня втягиваешь?
Его ужас немного поубавился. Ага, так он принимал меня за агента стражи порядка, а сейчас понял свою ошибку. Нельзя дать ему расслабиться. Я встряхнул этого дурня за его куртку:
— ЧТО! ТЫ! Нат-во-рил?! Отвечай, или я тебе яйца отрежу, клянусь Пресветлым! (прости, Господи, за поминание всуе имя твое), — и я ухватил нож за рукоять.
— Ничего…
Мой взгляд был ему красноречивым ответом.
— Нет, правда, ничего! Мне нужно просто тётку навестить… Давно не видел. Пока лето, а потом будет некогда.
— Конечно, во время войны шляться по тёткам, живущим в соседних городах — это самое оно то… И в каком она живёт городе?
— Я уже не студент, я — аспирант. Нам не нужно каждый день бывать в универе…
— В каком городе тётка твоя живёт?!
— Ну, эта… В Гродне.
— Гродня — это совсем не в ту сторону, где война идёт, и я туда не пойду. ЗАЧЕМ ТЕБЕ НУЖНО БЕЖАТЬ ИЗ ГОРОДА? — я поднёс нож парню к горлу.
— Я… Меня ищут…
— Верю. Вот теперь точно верю. Итак, вопрос второй: зачем тебя ищут и кто? Стражи порядка? Бандиты?
В его глазах никакие искорки пока не мелькали.
— Державники?
Тут не только глаза — всё тело студента дёрнулось. Как будто стукнуло его энтим, как его, лестричеством, — по-научному так молнии называют. Ого! Вот это да! А парнишка простой, врать не умеет совсем, когда его прижать покрепче. Да что ж он мог такого сделать, что стражам державы срочно понадобился?
Я бросил нож в чехол и невольно покосился на входную дверь:
— Так, говори всё, но только тихо-тихо. Вот я и решу, брать тебя с собой или нет.
Конечно же, того, за кем гонятся державники, никогда с собой брать никуда не надо! К такому даже близко подходить нельзя, если не хочешь кончить жизнь в подземельях, причём в таких муках, которые, пожалуй, даже Нечистый выдумать не догадается, от своей жалости. А я с таким ночь вместе провёл…
Это называется — влип по самое некуда. Это — конец. Державники рано или поздно выйдут на эту корчму, вытрясут из неё всё, изо всех досок, и получат информацию, что старый вояка Клёст стал в своих друзьях водить врагов государства. И тогда никакая армия и никакая война не спасут его от их лап. Мои косточки дружно заныли, все вместе, изо всех сил намекая мне, что хотели бы в ближайшие годы лежать на печке или хотя бы на перине, а не вытягиваться и ломаться в пыточных станках державников.
Я лихорадочно соображал: в комнате справа ночью шла гулянка — с этой стороны подслушивать не будут. Там и сейчас невнятный гомон — похмеляются, не до нас им. Сверху — нежилой чердак. Слева ночью было вроде тихо. Собственно, кому требовалось подслушивать пьяного, который тащил на руках сомлевшего? Стражам слушать нас не надо — сразу повязали бы. Вроде бы пока нет причин немедленно срываться с места. Быть может, парнишка просто вообразил себе невесть что, а реально никому и даром не нужен?
— Как ты с державниками познакомился?
— Я подписку им давал, о неразглашении…
— Слушай, ты, кончай ломаться, как красна девица. Ты понимаешь, что втянул меня в свои дела по самые… уши?
Тот кивнул.
— Нет, не понимаешь. Так вот: полста человек видели, что мы ночевали вместе. Поэтому, если меня схватят, то державникам будет уже всё равно: разгласил ты мне что или нет. Мне тогда каюк. Если я буду знать, о чём речь, то это, БЫТЬ МОЖЕТ, поможет спасти мне мою жизнь. А я заодно спасу тогда уж и твою, за компанию. А если не скажешь мне ничего, то тогда у меня (И У ТЕБЯ, ЩЕНОК, ТОЖЕ!) шансов не будет никаких. Вообще. Теперь понял, какие тут расценки? ЖИЗНЬ!
Тот снова кивнул. Но уже с другими глазами.
— Я тебя слушаю, студент. Блин, — аспирант.
— Мне химия легко давалась, я учил её с удовольствием. Начал работать вместе с профессором химии: тот меня усиленно заманивал на работу на своей кафедре. Я захотел наукой заниматься, хотя родители были против, — даже деньги высылать перестали, когда мы дипломы получили. Давай, говорят, домой, хватит дурью маяться, семью заводи…
Да что ж ты, гадёныш, родителей своих не слушал! Наука — она дурь и есть. Сидел бы сейчас дома, и я остался бы тоже чист.
— Продолжай. Не стесняйся.
— Профессор увлекался огненными смесями. Он мечтал сделать карманный огонь. Типа, держишь в кармане коробочку со смесью, а у неё кресало своё есть. Кресалом щёлкнул — смесь от искры загорелась мгновенно. Или ещё лучше: пальцем отжал крышечку на пружинке, а смесь уже сама горит, от воздуха… Это ж сколько времени экономило бы: не надо с собой для костра таскать паклю, которая от искр загорается: настрогал лучинок — и поджигай их сразу, без пакли или сухой травы. Курево тоже удобно стало бы разжигать. Мечтал наладить производство таких карманных зажигалок, разбогатеть, прославиться! Тянул меня на свою кафедру, уговаривал: за огненными смесями, мол, большое будущее. Будешь нужным и сытым, карьеру сделаешь.
— Хм, а профессор твой не болван: такие зажигалки очень нужны хоть солдатам, хоть охотникам. Вот только с какого тут стражам державы понадобилось???
— Однажды нам удалось сделать слишком опасную смесь. Объём для испытаний был небольшой, стандартный, а бабахнуло так, что окно вынесло вместе с рамой. Слишком большая оказалась у смеси скорость сгорания — в этом случае скорость создания объёма газов — продуктов горения тоже получается слишком большой. Эти газы идут в воздухе, как волна в море. Волны ломают причалы и корабли, а газовые волны могут ломать стены.
Я замотал головой:
— Что за бред?!!
— А ты лабораторию нашу после того опыта видел? — мальчишка даже встрепенулся задиристо, как петушок. — Там вообще ничего целого не осталось! У лаборанта оторвало руку и голову: до сих пор мне его глаза снятся… Если бы я не вышел в коридор, мне бы тоже пришёл бы конец…
— Продолжай.
— Моего профессора заставили сделать объясниловку об ущербе и его причинах, так как погиб лаборант, а ректор отправил свой отчёт в Державную службу. Кто-то что-то сболтнул лишнее — вот державники и взяли всех за горло.
Потом всё стало совсем не так. Нам приказали делать смеси ещё более опасные, чтобы ударная волна была бы как можно сильнее. Мы стали делать сухие смеси вместо жидких: они сильнее взрывались.
