– Да.
– И принимали его во внимание, когда определяли причину
смерти?
– Ну, в каком-то смысле.
– И в тот момент это покраснение не подсказало вам, что
смерть произошла от отравления цианистым калием?
– Тогда нет.
– Почему?
– Потому что в то время я не был знаком с определенными
аспектами ситуации, знание которых в более поздний момент выставило все дело
совершенно в другом свете.
– Вы изменили свое мнение позже – после того, как были
ознакомлены с этими аспектами?
– И после того, как я ассистировал при вскрытии после
эксгумации тела.
– И тогда вы поняли значение этого покраснения кожи?
– Вот именно.
– И это, как вы сказали, было результатом ознакомления с
историей дела, которую вам рассказали, после чего вы стали придавать этому
покраснению более важное значение?
– Ну, в каком-то смысле да.
– То есть вы изменили свое мнение о причине смерти только
потому, что вам что-то рассказали?
– Нет, сэр. Не поэтому.
– Вы изменили свою оценку важности факта покраснения кожи
после того, как вам рассказали историю дела?
Доктор колебался. Он бросил беспомощный взгляд на окружного
прокурора.
– Я сделал это, потому что ознакомился с историей дела.
– Когда вы упоминаете историю дела, вы ссылаетесь на то, что
вам кто-то рассказал?
– Ну… да.
– Значит, вы изменили свое мнение на основании чего-то
услышанного?
– Я этого не говорил.
– Вы изменили свое мнение относительно важности факта
покраснения кожи на основании чего-то услышанного?
– Ну… если вы хотите именно так это сформулировать, то да.
– Спасибо, – сказал Мейсон. – Это все, доктор.
– Минутку, – заявил Гамильтон Бергер. – Я хочу продолжить
прямой допрос и задать несколько дополнительных вопросов, которые я, возможно,
должен был задать раньше. Просто я думал, что эти темы будут затронуты во время
перекрестного допроса. Доктор, почему сейчас вы утверждаете, что Мошер Хигли
скончался в результате отравления цианистым калием?
– Прошу прощения, – вступил Мейсон. – Я протестую против
вопроса. Это неверное ведение прямого допроса. Вопрос должен быть задан до
перекрестного допроса. Совершенно ясно, что здесь произошло. Окружной прокурор
не счел нужным изложить часть своего дела, поскольку считал, что нужные ему
факты прозвучат более драматически и убедительно, если будут оглашены на перекрестном
допросе, когда свидетеля допрашивает противная сторона. Он пал жертвой
затеянной им же игры.
Судья Ашерст в нерешительности почесал подбородок.
– Если мне позволено будет объяснить, – сказал Гамильтон
Бергер, – я…
Судья Ашерст покачал головой.
– Я думаю, ситуация говорит сама за себя, мистер прокурор, –
сказал он. – Полагаю, невозможно сомневаться в правоте защиты относительно
фактов и затронутых юридических правил. Однако функция суда – вершить
правосудие, а не выступать в роли спортивного рефери на поединке состязающихся
сторон. Разумеется, это распространенная практика, когда прокуроры расставляют
ловушку для противной стороны, так что некоторые факты, которые могут иметь
большое значение, устанавливаются на перекрестном допросе к полному конфузу
опрашивающей стороны, то есть защиты. В данном случае суд не сомневается, что
обвинение попыталось прибегнуть к этой тактике, но защита оказалась достаточно
бдительной и избежала ловушки.
Судья Ашерст строго посмотрел на Бергера, затем на Мейсона и
продолжил:
– Но суд отдает себе отчет, что допрос свидетелей полностью
отдан на усмотрение суда, и, как я уже сказал, судебный процесс – это не
спортивное состязание. Допрос – это попытка установления определенных фактов.
Факты, которые может сообщить нам свидетель, относятся к весьма важным и
существенным. Суд намеревается разрешить свидетелю отвечать на вопросы
обвинения, но суд предупреждает вас, мистер прокурор, что в этом случае все
формальные права подзащитной будут соблюдаться со всей тщательностью. Как верно
заметил представитель защиты, эти так называемые «технические уловки», или
формальности, на самом деле являются средствами защиты прав обвиняемого,
которые предоставлены ему законом этого штата. Суд не принимает возражения
защиты. Но суд не желает больше никакого юридического фехтования в этом зале. А
теперь отвечайте на вопрос, доктор.
Доктор Грэнби важно откашлялся и сказал:
– Поначалу я заключил, что покойный, возможно, умер
вследствие коронарного тромбоза. Проведенное мной вскрытие показало, что
коронарный тромбоз не имел места. Более того, вскрытие не выявило вообще
никакой причины смерти. Тело было забальзамировано. Логично с медицинской точки
зрения было заключить, что те следы, с помощью которых можно было бы установить
причину смерти, были уничтожены при введении бальзамирующей жидкости. Цианистый
калий является сильнейшим ядом, все следы которого полностью уничтожаются при
бальзамировании. Покраснение кожи является еще одним симптомом смерти от
цианистого калия. Следовательно, с учетом всех этих фактов, я пришел к
обоснованному медицинскому заключению, что смерть покойного наступила в
результате отравления цианистым калием.
– У меня все, – сказал прокурор Бергер. – Защита может
задавать вопросы.
– Другими словами, – сказал Мейсон, – единственной причиной,
по которой вы теперь считаете, что покойный умер от отравления цианидом,
является то, что при вскрытии вы не нашли никакой причины смерти?
– В определенном смысле так оно и есть.
– Знаком ли вам такой факт, что в определенном проценте
случаев самые лучшие паталогоанатомы страны не в состоянии определить причину
смерти?
– Да, знаком, но я не думаю, что этот процент высок.
– Каков он в точности?
– Не думаю, что это относится к делу.
– Зато я думаю, доктор. Назовите, пожалуйста, этот процент.
– Он непостоянен.
– Вы имеете в виду, что процент нераскрытия причин смерти
колеблется в каких-то границах?
– Да.
– Каковы же эти границы?
– Это зависит от опыта и мастерства паталогоанатома.
– Допустим, это специалист высокого класса. Существует ли
определенный процент случаев, когда медицинская наука оказывается бессильной
установить причину смерти?
– Ну… да, есть определенный процент.
