Это его еще больше озадачило.
— Как?
Она вздернула подбородок, и заговорила полным сарказма тоном:
— Я никогда не была раньше с мужчиной.
Он закатил глаза.
— Я знаю, что такое девственница, я спрашиваю, как ты смогла ею остаться?
— Я говорила, они за мной присматривали.
Да, но одиннадцать тысяч лет? Черт. Это уж слишком.
— Сейчас за тобой не смотрят
Она очертила линию его бровей, в уголках её губ пряталась улыбка.
— Нет. Только ты смотришь на меня.
Син все еще не мог понять.
— Почему ты ждала все эти столетия, а потом забыла об этом, повинуясь капризу. Ты меня едва знаешь.
Выражение ее лица было самым нежным из тех, что какая-либо женщина дарила ему, и он растаял.
— Я знаю тебя, Син Я была внутри тебя… и хочу, чтобы ты был внутри меня. Неужели это так сложно понять?
Часть Сина хотела проклясть её и ту нежность, которые она в нем пробудила. Он хотел сказать, что она ничего не значит, и ему от нее ничего не нужно.
Другая его часть хотела только обнять её. Медленно двигаться в её руках и позволить успокоить его еще больше, чем она уже сделала.
В итоге он прислушался к своему гневу. Он не мог позволить себе открыться ей или кому-то еще. Его в жизни достаточно ранили. Последнее, чего он хотел, — это привнести еще боли в свое существование. Им достаточно попользовались и манипулировали.
— Это не даст тебе власти надо мной.
— Я этого и не жду.
— Тогда на что ты надеешься, переспав со мной?
— Ни на что, Син. — Её искренний и простодушный взгляд вызвал в нем волну вины за то, что он был так резок с ней. — Ничего больше, кроме моментов удовольствия. Мне больше ничего от тебя не надо. Обещаю. — Она начертила маленький крестик у сердца.
Он покачал головой. Не может быть так просто. Не может.
— Мне трудно в это поверить. Ничего не бывает в этом мире бесплатно. Никогда.
— Тогда вставай и одевайся. — Она посмотрела направо. — Там дверь, уверена, ты знаешь, как ей воспользоваться. Это очень простой процесс. Ты делаешь шаг за шагом, поворачиваешь ручку и продолжаешь идти.
Он должен это сделать. Так он и намеревался, но как только Кэт прикоснулась к его щеке, он затерялся в её нежности. Он только хотел, чтобы его обняли…
Будь он проклят за это. Он так устал быть один, Приходить домой в пустую комнату, где он зализывал свои раны, и жить, только чтобы сражаться. Он больше не знал, зачем сражается. Почему он должен заботиться о мире, который мало заботится о нем? Но когда он посмотрел на нее — узрел то, чего не видел долгое время. Сострадание. Юмор. Красоту. И еще кое-что, что поражало больше.
Его чувства запутались, когда она перевернула его на спину и легла рядом. Его эмоции завертелись в вихре, как только она стала дразнить его челюсть языком и зубами. Её волосы рассыпались на его коже, щекотали его. Но тепло её тела заставило его сорваться. Он проиграл. Проиграл её прикосновениям и теплу.
Когда она так его обнимала, он не смог бы подняться, даже если бы комната была в огне.
Кэт видела тысячи красивых мужских тел за свою жизнь. Безупречные и совершенные, они появлялись и исчезали.
Ни одно из них не шло в сравнение с испещренной шрамами красотой Сина.
Его тело рассказало историю мужчины, о котором некому заботиться. В этом плане он напоминал её отца. Но Син не был похож на Ашерона.
Сина окружала сверхъестественная холодность. Его ранили столько раз, что он больше не верил в великодушие. Он также не мог принять её доброту. Слишком холодно так жить.
Все, что она хотела, — согреть его. Показать, что не все хотят причинить ему вред. Некоторым людям можно доверять. Не каждый стремился причинять боль другим людям. Еще можно было найти доброту.
Но она не была уверена, что он когда-нибудь в это поверит. Точно не поверит, если узнает правду о той ночи, когда Артемида забрала его силы.
Нет, ночи, когда она забрала их и отдала матери. Это было неправильно, но она сделала это, чтобы защитить мать. Она хотела убить себя за тупость. Тогда же она верила всему, что говорила её мать.
Она была так глупа.
Если бы только можно было вернуться и все изменить. К сожалению, она не могла. Все, что она могла сделать, — попытаться утешить его сейчас. Быть здесь, когда ему потребуется помощь в его сражении.
И она это сделает.
Син смотрел на неё полуприкрытыми глазами, а она скользила по его телу, исследуя каждую его часть. Сейчас он распознал невинность в её неуверенных прикосновениях. Любознательность.
И когда Кэт дошла до центра его тела, то остановилась. Задержав дыхание, он смотрел, как она пристально его изучала. Было больно ощущать её взгляд, а не прикосновение, особенно если учесть, как он был тверд.
Их взгляды встретились. Уголок её рта изогнулся в улыбке, потом она дотронулась до него. Застонав от удовлетворения, он выгнул спину. Её пальцы пробегали по всей длине его пениса, и все это время он извивался от удовольствия.
Её улыбка стала шире, когда она опустила голову, заменив пальцы своим ртом.
Син был вынужден биться головой об пол, чтобы не взорваться раньше времени, пока она нежно посасывала и облизывала его. Проклятье. Проклятье, она очень талантливо действовала языком.
— Ты уверена, что не делала этого раньше?
Она засмеялась, щекоча его. Откинулась, чтобы покачать головой
— Никогда раньше.
Проклятье… Это все, что он мог подумать.
— Ты не должна останавливаться.
Кэт выгнула бровь:
— Нет?
— Черт, нет.
Она дразнила его языком. Потом её теплое дыхание окутало его.
Да, хорошо, теперь настало время остановиться. Если она этого не сделает, то они оба будут разочарованны. Син сел и притянул её ближе. Кэт почти мурлыкала, когда он уткнулся ей в шею. Его щетина колола ей кожу, её груди набухли, и их покалывало. Она обхватила его голову ладонями, прижимая к себе. Эмоции вихрем бушевали внутри нее. Син положил руки ей на бедра и усадил на себя, пронзив её.
Она замерла, когда боль перервала её удовольствие.
— Ш-ш, — прошептал он ей на ухо. Его дыхание опаляло, когда он языком ласкал мочку уха.
Тело Кэт воспламенилось, она была как будто предназначена для того, чтобы вместить в себя его толщину.
Син почувствовал, что она снова расслабилась. Он провел руками по её гладкой спине и обхватил ягодицы. Приподнял её и показал, как двигаться вместе с ним. Она была быстрой ученицей. Сразу же она приспособилась к сладкому медленному ритму, который отдавался в его теле.
