Наконец все было готово, и шестеро беглецов уселись на дно вагонетки-спальни, окружив тесным кольцом главный взрыватель поверх мешанины деталей. Долгое время сидели они, скрестив ноги, мерно дыша, не сводя с него взглядов – шесть четких красно-черных фигур в угольно-черной тьме. Но вот Наоми, протянув вперед руки, осторожно накрыла ладонями кнопку взрывателя. Немой Элиа накрыл руками ее ладони. Его примеру последовал Фримэн, и Эстер, и Солли, и наконец Оливер – в том самом порядке, в котором Джейкоб увел их из загона. Почувствовав под ладонями кожу и кость, тепло пальцев товарищей, Оливер заколебался: пожалуй, тут надо бы что-то сказать, но что? Этого он не знал.
– Семь, – внезапно каркнула Эстер.
– Шесть, – подхватил счет Фримэн.
Элиа с силой выдохнул сквозь сжатые зубы.
– Четыре, – продолжала Наоми.
– Три! – выкрикнул Солли.
– Два, – проговорил Оливер.
На миг все замерли, гулко сглотнули, дожидаясь последнего счета, слова Луны и товарища, оставшегося в ее глубине, а затем разом нажали на кнопку, замолотили по ней кулаками, да с такой яростью, что почти не заметили взрыва.
Расчищая от обломков породы последний туннель, ведущий наверх, пришлось влезть в скафандры и перейти на чистый кислород. Поднявшись в огромную коническую воронку, проделанную взрывом «бушменов», беглецы увидели великое множество других штолен. Туннели, змеясь, тянулись вдаль, во все стороны, долгими вереницами лопнувших труб уходили в недра Луны – туда, откуда они только что вышли, а над воронкой, цепляясь за ее ломаный край, над округлой стеной нового лунного кратера…
Сплошь черное. Нет, на камень совсем не похоже. Украшено россыпями белых точек: одни ярки, крупны, другие так крохотны, что теряются в темноте, если смотреть на них прямо. Тысячи белых точек, рассеянных по черному куполу, только на самом деле это вовсе не купол, а… а… а вон там, в середине, почти точно над головой – сине-белый шар. Огромный, яркий, лазоревый, далекий, округлый, половина сияет, будто фонарь надсмотрщика, другая почти целиком скрыта тенью… но круглый, явно круглый, огромный шар в… в небесах. В небесах.
Ни слова не говоря, беглецы замерли на вершине необъятной груды самого разного мусора, окружавшей туннель. Из куч анортозитовой щебенки торчали обломки прозрачного пластика, стальные опоры, клочья зеленой травы, искореженные листы металла, чья-то рука, ветви деревьев, оранжевые керамические черепки, однако, задрав головы к небу, глядя на шар в вышине, в поразительной темной бездне, они ничего этого не замечали.
Время шло, но никто не даже не думал сдвинуться с места. Все только озирались вокруг. За темными нагромождениями мусора, большей частью выброшенного в одном направлении, уходил к горизонту необъятный простор лунной поверхности, множество белых холмов, столь же чужих, столь же великолепных, как звезды над головами. Вот это масштаб! Оливер даже не думал, что мир может быть так огромен…
– Вон то, голубое – не иначе, прометий, – сказал Солли, ткнув пальцем в сторону Земли. – Ишь ты! Всю Землю добытой нами «синькой» вымостили!
Все шестеро изумленно разинули рты.
– Далеко до нее? – спросил Фримэн.
На это никто не ответил.
– Засели там, гады, – с недобрым, отрывистым смехом продолжал Солли. – Эх, вот бы и Землю эту ко всем чертям подорвать!
С этим он двинулся вдоль груды щебня, окружавшей кратер кольцом.
«А ведь рельсовые ускорители, – внезапно подумалось Оливеру, – должны быть как раз там, куда Фримэн направил обломки». Да, невезение… над черной землей, усыпанной битым стеклом, торчал только верхний, последний отрезок трамплина, и Солли, тоже сообразивший, в чем дело, указал туда. Голос его загремел в наушниках интеркома так, что мембраны откликнулись жалобным хрипом:
– Плохо дело, ребята! Не судьба нам, похоже, Землю в труху разнести! А жалко, ох, жалко!
И тут немой Элиа, взяв короткий разбег, прыгнул с груды обломков к небу, махнул рукой в сторону голубого шара. Над его выходкой расхохотались все.
– Самую малость, чуть-чуть не достал!
Примеру Элии последовали Фримэн с Солли, а за ними и остальные. Разбежавшись и прыгнув, беглецы неспешно взмывали вверх, воспаряли в воздух на шесть, а то и на семь секунд кряду, тянули руки к небу над головой и, словно во сне, опускались вниз, падали, кубарем катились со склона, поднимались, прыгали снова… Полет в пустоте, в высшей точке прыжка, краткий миг свободы от силы тяжести и от всего остального – все это казалось сказкой, истинным чудом.
Напрыгавшись вдоволь, измазавшись в белой пыли и черной грязи, беглецы опустились на кромку нового кратера. Оливер устроился на самом краю, свесив вниз ноги, так, чтобы видеть и прежний подлунный мир, и небо над головой. Три глаза такого простора охватить не могли. Сердце стучало, как молот. Казалось, он заворожен так, что с места не сдвинуться. Устал, одурманен… В наушниках интеркома шуршало, похрипывало мало-помалу выравнивавшееся, обретавшее единый ритм дыхание всех шестерых. Эстер промычала себе под нос строку из «Ведерка», и все откликнулись негромким смехом. Улегшись на спины, беглецы глядели в головокружительную бездну вселенной, в бархатно-черную бесконечность; один только Оливер сидел, упершись локтями в колени, и любовался мерцанием белых холмов под черными небесами, озаренных светом Земли – Земли и крохотных звезд. Вершины белых гор на горизонте были так же остры, иззубрены, как и торчащие из скалы осколки стеклянного купола, сверху на Оливера, не отрываясь, взирала Земля… В реальность всего этого фантастического великолепия просто не верилось, и Оливер упивался им, вдыхал его полной грудью, как кислород. Еще немного – и он взлетит…
– Как думаете, что с нами сделают, когда доберутся сюда? – нарушил молчание Солли.
– Прикончат, – проскрежетала Эстер.
– Или отправят назад, в шахту, – добавила Наоми.
Оливер рассмеялся. Волноваться о том, что ждет их дальше, в эту минуту казалось просто нелепым: ведь наверху, в черном бескрайнем небе, молочными брызгами сияли россыпи звезд, освещавших миллионы лучших миров, а прямо над их головами прекрасной лазурной лампой мерцал земной шар, а из-под ног уходили вдаль белые холмы благодатной Луны, дырчатой, словно огромная сырная голова.
Цюрих
Перевод Д. Старкова
Когда мы готовились к отъезду из Цюриха, я решил навести в квартире такую же чистоту, какой она встретила нас два года назад, по прибытии. Квартиру следовало сдать инспектору, сотруднику Высшей Технологической Школы, владевшей зданием, а о строгости этих инспекций среди проживавших в доме иностранных специалистов ходили легенды, вот мне и захотелось стать первым «ауслендером»
[59], сумевшим произвести на инспектора неизгладимое впечатление.
Задача, конечно же, мне предстояла не из простых: стены в квартире белые, столы белые, и книжные полки, и платяные шкафы, и прикроватные тумбочки, и комоды, и оконные рамы белого цвета, плюс белые простыни, белые тарелки, белые полотенца… одним словом, белым в квартире было практически все, кроме паркета из светлого дуба. Однако уборку квартиры я освоил очень даже неплохо, а прожив в Швейцарии целых два года, более-менее понимал, чего ожидать от инспекции. Стандарты себе успел уяснить, а потому вызов принял всем сердцем и дерзко поклялся оставить квартиру в безукоризненном виде.
