С этим на Карло бросился некто крохотный, сплошь черный, вооруженный острыми стальными спицами.
– Господи Иисусе! – повторил Карло, защищаясь выставленным перед собою багром.
Нападавший остановился.
– Вот Смерть, наконец, и за мною явилась…
Только тут Карло сумел разглядеть, что это старуха, а в руках у нее – пара игл для плетения кружев.
– Вовсе нет, – заверил ее Карло, чувствуя, как мало-помалу успокаивается биение сердца. – Богом клянусь тебе, бабушка, я – простой мореплаватель, а сюда меня шторм занес.
Откинув на спину капюшон черного плаща, обнажив собранные в косы седины, старуха сощурилась на нежданного гостя.
– А зачем тебе, моряку, коса? – усомнилась она, раскрывая глаза пошире, отчего с лица ее исчезла пара-другая морщинок.
– Это всего-навсего шлюпочный багор, – возразил Карло, протянув ей свое оружие: вот-де, сама погляди.
Старуха отступила на шаг и вновь угрожающе подняла иглы для кружев.
– Просто багор, бабушка, Богом клянусь. Господом Богом, Марией, Иисусом-спасителем и всеми святыми. Я обычный моряк, из Венеции, штормом к тебе принесен.
Мало-помалу его начинал разбирать смех.
– Вот как? – откликнулась старуха. – Ну что ж, стало быть, от шторма ты спасся. Глаза у меня, знаешь ли, уже не те… Входи, присаживайся, – пригласила она и, развернувшись, повела Карло в комнату. – Я, видишь ли, как раз кружева во исполнение епитимьи плету… хотя света тут маловато.
С этим она показала Карло томболо
[4] с распяленным на нем кружевным плетением. В орнаменте, точно в изорванных шершнем паучьих тенетах, зияли огромные бреши.
– Еще чуточку света, – сказала старуха, поднося к пламени горящей свечи фитилек новой.
Запалив вторую свечу, хозяйка отправилась с нею к противоположной стене и зажгла еще три свечи в фонарях, расставленных на столах, на ящиках, на платяном шкафу. Гостю она указала на массивное кресло у своего стола, и Карло, не чинясь, воспользовался приглашением.
Пока старуха усаживалась напротив, он оглядел помещение. Кровать, заваленная грудой одеял, ящики, столики, уставленные всякой всячиной… каменные стены, еще одна лестница, ведущая наверх, на следующий этаж кампанилы… и ощутимый сквозняк.
– Снимай куртку, – сказала старуха.
Пристроив подушку-томболо на подлокотнике кресла, она принялась неспешно орудовать иглой. Карло, откинувшись на спинку кресла, провожал взглядом тянувшуюся за иглой нить.
– Ты так совсем одна тут и живешь?
– Совсем одна, – подтвердила старуха. – И никто больше мне не нужен.
Освещенное пламенем свечки, ее лицо напомнило Карло лицо матери или еще чье-то, до жути знакомое. Обстановка в комнате после шторма казалась спокойной просто необычайно. Старуха склонилась к своему рукоделию, едва не уткнувшись в томболо носом, однако Карло не мог не заметить, что игла ее то и дело промахивается далеко мимо линий узора, вонзается то туда, то сюда, безо всякого толку. С тем же успехом хозяйка могла оказаться вовсе слепой. Самого Карло раз за разом бросало в дрожь: напряженному, взвинченному, ему до сих пор не верилось, что все опасности позади. Порою они нарушали молчание, перебрасывались парой фраз и вновь умолкали, поглощенные каждый своими думами, точно давние-давние друзья.
– А где же ты берешь продукты или, скажем, свечи? – спросил Карло после одной из подобных затянувшихся пауз.
– Ловлю омаров там, внизу. А еще рыбаки иногда заезжают, меняют пищу на кружева. И не волнуйся, в обиде не остаются. Я им сполна плачу, не скупясь, что бы он ни говорил…
Лицо ее исказилось от сильной душевной муки. Сощурившись, старуха умолкла и яростно заработала иглой. Карло отвел взгляд в сторону. Несмотря на сквозняк, он быстро отогрелся (тем более куртку снимать не стал: шерсть как-никак) и начал поклевывать носом…
– Некогда, в прошлой жизни, он был мне милым, задушевным другом, понимаешь?
Разом вскинувшись, Карло уставился на нее. Старуха же даже взгляда от томболо не подняла.
– А когда… а когда начался потоп, оставил меня здесь, здесь, в одиночестве, со словами, которых мне не забыть никогда, никогда, никогда! «Пока смерть не придет за тобой»… Ну, отчего ты – не смерть?! – внезапно вскричала она. – Отчего?!
Карло немедля вспомнились острые иглы в ее руках.
– А где это мы? – мягко спросил он.
– Что?
– Где мы сейчас? На Пеллестрине? На Сан-Ладзаро?
– В Венеции, – отвечала старуха.
Неудержимо дрожа, Карло поднялся на ноги.
– Я – последняя из них, – пояснила хозяйка. – Воды поднимаются ввысь, небеса разражаются воем, обеты любви дают трещину и приводят к беде, а я… Я живу, дабы все видели, что́ человек в силах вынести и остаться в живых. Живу и буду жить, пока потоп, подобно Венеции, не поглотит всего мира. И буду жить, пока смерть не постигнет всего живого. И буду жить…
Осекшись на полуслове, старуха с любопытством воззрилась на Карло.
– А в самом деле, кто ты таков? Ах да, знаю, знаю. Моряк. Мореход…
– Наверху есть еще этажи? – спросил Карло, чтобы сменить предмет разговора.
Старуха сощурилась на него.
– Слова пусты, – помолчав, сказала она. – Я думала, что никогда больше не заговорю ни с кем, даже с собственным сердцем, и вот, поди ж ты, опять разболталась. Да, этаж выше цел, а вот дальше, над ним, сплошь развалины. Молния разнесла звонницу вдребезги, когда я лежала в этой самой постели.
Указав на кровать, хозяйка поднялась с кресла.
– Идем, я тебе покажу.
Совсем крохотная под просторным черным плащом, она прихватила с собою фонарь со свечой, и Карло, с осторожностью лавируя среди пляшущих теней, двинулся следом за ней.
Этажом выше ветер свирепствовал вовсю, а сквозь лестничный проем в потолке явственно виднелись черные тучи. Старуха, оставив фонарь на полу, направилась к лестнице.
– Поднимись наверх, и сам все увидишь, – сказала она.
Миновав лестницу, оба оказались на ветру, под открытым небом. Дождь прекратился. Пол наверху был усеян огромными блоками тесаного камня, обломки стен торчали кверху частоколом щербатых зубов.
– Я уж думала, вся кампанила рухнет, – прокричала старуха сквозь завывания ветра.
Карло, кивнув, подошел к обращенной на запад стене этак по грудь высотой. Буйные волны приближались одна за другой, поднимались и расшибались о камень внизу, брызжа назад и вверх, в сторону Карло. Каждый удар чувствительно отдавался в подошвах. Мощь волн внушала немалый страх: трудно было поверить, что он перехитрил шторм и теперь в безопасности. Карло с силой встряхнулся, помотал головой. Справа и слева сквозь зловещую черноту тянулись вдаль широченные белые полосы волн, разбивавшихся о Лидо. Между тем старуха не умолкала, и Карло вернулся к ней, послушать, о чем она.
