Затем это их настроение разъяснилось. Оказывается, что в Бердичеве все последнее время они жили под угрозой постоянного самосуда, подвергаясь непрерывным оскорблениям и издевательствам черни, настроенной агитаторами. Их путь из тюрьмы в Бердичеве до вокзала был поистине крестным путем. Охрана из юнкеров едва их отбивала от озверевшей толпы, сопровождавшей их до вокзала и требовавшей самосуда. В них бросали каменьями и комьями грязи. У бедного генерала Орлова было разбито все лицо, а у других чувствовались последствия ударов на различных частях тела. От Бердичева до Быхова их сопровождала делегация Бердического совета рабочих и солдатских депутатов, которой было поручено проверить, как будут содержаться арестованные в Быхове, и сделать доклад Совету.
Бердичевские узники едва верили, что остались целы, и, предполагая, что и наше положение аналогично ими испытанному в Бердичеве, были удивлены, что мы так свободно себя держим, и опасались, что если это увидят соглядатаи из Бердичева, то будут неприятности. Но бердичевскую делегацию наша охрана, конечно, не допустила даже во двор здания, а когда кто-то из делегатов стал настойчиво требовать, чтобы их допустили, текинцы пригрозили нагайками, и они принуждены были уйти.
На другой день во время нашей утренней прогулки бердичевская делегация подошла к решетке садика и начала делать какие-то замечания. Начальник караула вышел с двумя текинцами и их отогнал, а затем выставил на улице пост, который никого не подпускал к решетке.
Бердичевская делегация, возмущенная подобным снисходительным содержанием арестованных, разослала во все концы телеграммы, и Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов стал настойчиво требовать от Керенского назначения другой следственной комиссии и перевода нашего в Петропавловскую крепость. Но благодаря настояниям председателя следственной комиссии и тому, что общественное мнение было на нашей стороне, эти домогательства были отвергнуты, но в состав следственной комиссии включили двух представителей от Совета рабочих и солдатских депутатов. Эти представители оказались порядочными
людьми и, познакомившись со следственным производством, согласились с характером работы следственной комиссии.
Между тем, как и надо было ожидать, Керенский, не имевший возможности выполнить всех обещаний, данных Алексееву о проведении в жизнь требований Корнилова, повел дело так, что сам генерал Алексеев, видя, что он ничего сделать не может, попросил, чтобы его освободили от должности начальника штаба. Вместо него был назначен генерал Духонин59. Все сведения, к нам поступавшие, указывали, что армия окончательно разваливается и надо было ожидать катастрофы со дня на день.
Я писал генералу Духонину и генерал-квартирмейстеру Ставки генералу Дитрихсу60, что надо ожидать падения Временного правительства, надо быть готовыми, что у власти окажутся большевики. Я рекомендовал подтянуть к Могилеву несколько надежных частей, дабы Ставка не оказалась в беспомощном положении и в случае надобности могла под их прикрытием перейти в Киев.
Казалось, что можно путем сохранения менее развалившихся фронтов, именно Юго-Западного и Румынского, еще удержать общий фронт. Но для этого опять-таки нужны были суровые и беспощадные меры, а на них «Верховный главнокомандующий» Керенский не шел.
Чтобы скрасить однообразно тянувшиеся дни, быховские заключенные попросили Аладьина давать им уроки английского языка, а по вечерам собирались вместе, читали вслух, устраивали сообщения, лекции.
Газеты были переполнены статьями о нашем деле. Печатались статьи и за нас, и против нас. Одну из статей, в которой излагалось мнение бывшего комиссара при Ставке Филоненко о деле Корнилова, впоследствии, в годовщину смерти генерала Корнилова, вспомнил генерал Деникин при чествовании памяти Корнилова:
«Год назад русская граната, направленная рукою русского человека, сразила великого русского патриота.
За что? За то ли, что в дни великих потрясений, когда недавние рабы склонились перед новыми владыками, он сказал им гордо и смело: уйдите, вы губите русскую землю.
За то ли, что, не щадя жизни, с горстью войск ему преданных, он начал борьбу против стихийного безумия, охватившего страну, и пал поверженный, но не изменивший долгу перед родиной.
За то ли, что крепко и мучительно любил он народ, его предавший, его распявший.
Пройдут года, и к высокому берегу Кубани потекут тысячи людей, поклониться праху мученика и творца идеи возрождении России.
Придут и его палачи.
И палачам он простит.
Но одним он никогда не простит:
Когда Верховный главнокомандующий томился в Быховской тюрьме в ожидании Шемякина суда Временного правительства, один из разрушителей русской храмины сказал: „Корнилов должен был казнен, но когда это случится, я приду на могилу, принесу цветы и преклоню колено перед русским патриотом”.
Проклятие им – прелюбодеям слова и мысли. Прочь их цветы. Они оскверняют святую могилу.»
25 октября/7 ноября большевики свергли Временное правительство и захватили власть. Керенский бежал. Ясно было, что большевики прежде всего ликвидируют Ставку, а затем, действуя по германской указке, вступят в переговоры с немцами.
Конечно, одновременно со Ставкой большевики должны были ликвидировать и нас. Положение наше стало опасным. В бытность у власти Керенского мы могли, если б захотели, бежать из Быхова совершенно свободно. Но мы этого делать не хотели, мы хотели суда. С появлением же у власти большевиков оставаться в Быхове становилось просто глупо.
Председателю следственной комиссии Шабловскому было сообщено, что мы просим приехать его в Быхов. Он приехал через два дня и сказал нам, что, действуя вполне законно, основываясь на данных следственного производства, он в ближайшие дни освободит всех заключенных, за исключением Корнилова, Деникина, меня, Романовского и Маркова. И действительно, он начал группами освобождать арестованных, и к 18 ноября/1 декабря в Быхове нас осталось всего пять человек.
С 10/23 ноября большевиками уже подготовлялась экспедиция для ликвидации Ставки и нас. Во главе этой экспедиции был поставлен Крыленко, назначенный советским правительством верховным главнокомандующим.
Я послал целый ряд писем Духонину и Дитрихсу, в которых доказывал, что им надо перейти в Киев; что оставаться в Могилеве бесполезно и опасно; что Ставка все равно будет в ближайшие дни занята большевиками.
Но меня не послушались. Генерал Духонин решил оставаться в Могилеве. И только 18 ноября/1 декабря, получив сведение о движении в Могилев большевистского отряда, он решил выехать в Киев. Были поданы автомобили, и на них начали нагружать более важные и ценные документы и дела, но местный Совет рабочих и солдатских депутатов воспрепятствовал отъезду; дела были частью уничтожены, частью внесены обратно в штаб. Духонин решил оставаться на своем посту до конца.
Около 12 часов дня 18 ноября/1 декабря, за подписью Духонина, генералу Корнилову была прислана телеграмма, в которой сообщалось, что большевики приближаются к Могилеву и что нам оставаться в Быхове нельзя; что к 6 часам вечера в Быхове будет подан поезд, на котором нам рекомендуется, взяв с собой текинцев, отправиться на Дон.
