Он указал на то, что, по его глубокому убеждению, возглавление борьбы с большевиками одними генералами более чем ошибочно; что из этого ничего серьезного не выйдет; что масса отнесется в этом случае к начатому делу как к контрреволюционному; что необходимо при генерале Алексееве создать политическое совещание, в состав которого должен войти он, Савинков; что присутствие его в составе этого политического совещания, работающего рука об руку с Л.Г. Корниловым, ясно покажет всем, что начатое дело есть дело чисто патриотическое, чуждое каких-либо контрреволюционных замыслов.
Л.Г. Корнилов, к которому обратились генералы Алексеев и Каледин, сначала ответил категорическим отказом работать вместе с Савинковым. Но затем Алексеев и Каледин убедили Корнилова согласиться.
Главный мотив, которым удалось в конце концов убедить Корнилова, заключался в том, что если Савинков будет работать с нами, то он будет полезен; если же отвергнут его предложение, то он может, работая отдельно, сильно повредить начатому нами делу. Л.Г. Корнилов согласился.
При генерале Алексееве было решено образовать политическое совещание в составе: председатель – Алексеев; члены – Корнилов, Каледин, Деникин, Лукомский, Романовский, Струве, Милюков, кн. Григорий Трубецкой, Федоров и Савинков.
Генерал Деникин категорически отказался участвовать в составе совещания и ни на одно из заседаний не приходил. Я также не склонен был работать совместно с Савинковым, но генерал Корнилов в конце концов меня уговорил.
Он мне сказал: «Мне очень жаль, что Антон Иванович Деникин решительно отказался от участия в совещании, но если и вы, будучи моим начальником штаба, не захотите бывать на совещании, то это отразится вредно на деле. Теперь внутренняя политика будет так переплетена с военным делом, что вы, как начальник штаба, должны быть в курсе всего, что делается. Поверьте, что я не менее остро, чем вы, чувствую ненормальность нашей будущей работы с Савинковым; еще слишком для нас болезненно воспоминание о работе Савинкова совместно с Керенским – после всей мерзости и подлости, которые Керенский проявил по отношению к нам. Но я переборол себя и решил это забыть, так как для меня прежде всего важно спасти родину, а не сводить личные счеты. Переломите себя и давайте вместе работать».
Как мне передавали, Савинков в Екатеринодаре, говоря о Корниловском выступлении и обвиняя меня в создании заговора в Ставке, в который я якобы вовлек генерала Корнилова, сказал: «Этого я простить Лукомскому не могу и считаю его смертельным моим врагом. Если мы когда-нибудь встретимся, то один из нас в живых не останется».
Насколько передаваемое мне было справедливо, я не знаю, но я решил при первом же свидании с Савинковым поставить ему вопрос: как он относится к нашей совместной работе. Я, несколько запоздав на первое заседание политического совещания, войдя в комнату, где все собравшиеся уже сидели за столом, подошел к Савинкову, который при моем к нему приближении встал.
– После всего того, что произошло в Могилеве, судьба нас вновь свела, и мы сегодня встретились. Прежде чем сесть за этот стол, я хотел бы знать ваше откровенное мнение о возможности нам с вами совместно работать. Я хочу знать, не отразится ли на работе ваше отношение ко мне и не повредит ли оно делу, нами здесь начатому.
Савинков на это ответил:
– Генерал, я знаю отлично все несходство наших политических убеждений. Но теперь у нас одна дорога, одна цель – это свергнуть большевиков и спасти Россию. В будущем мы, конечно, станем опять политическими врагами, но пока, я определенно это заявляю и обещаю, что с моей стороны не будет никаких противодействий вашей работе, которые могли бы основываться на каких-либо личных отношениях.
На первом же заседании Савинков возбудил вопрос о необходимости выработать воззвание к народу, в котором ясно и определенно указать цели борьбы и политическую физиономию Добровольческой армии. После обсуждения основных положений проектируемого воззвания было поручено Савинкову его составить и представить на обсуждение совещания.
На следующем заседании проект воззвания был оглашен Савинковым, но встретились некоторые возражения, и в конце воззвания было не ясно указано, о каком Учредительном собрании, которое должно будет решить форму правления в России, идет речь: о новом или об Учредительном собрании 1917 года.
По последнему вопросу все высказались единодушно, что об Учредительном собрании 1917 года не может быть и речи; что выборы в это собрание были произведены под давлением большевиков и что состав этого собрания не может быть выразителем мнения России. П.Н. Милюков вызвался пересоставить воззвание. Пересоставленное воззвание было одобрено, напечатано, и были приняты меры к широкому его распространению.
Савинков пробыл в Новочеркасске не долго. Перед его отъездом в Москву, около 10/23 января 1918 года, произошел следующий случай. Как-то вечером А.И. Деникин, которого перед тем вызывал генерал Алексеев, заехал за мной и просил немедленно ехать с ним к Алексееву. По дороге он рассказал, что его вызвал генерал Алексеев и что идет речь о раскрытии будто бы готовящихся покушений на Савинкова и Алексеева.
Когда мы приехали, генерал Алексеев нам рассказал, что кто-то из чинов контрразведки предупредил о готовящемся покушении на Савинкова, а последнему сообщили, что готовится покушение и на него – Алексеева; что во всем этом надо разобраться совместно с Савинковым, который должен сейчас приехать. Генерал Деникин, не желавший встречаться с Савинковым, прошел в другое помещение, а я остался в кабинете генерала Алексеева.
Приехавший Савинков подтвердил то, что было сказано генералом Алексеевым. Вызванный офицер контрразведки, от которого были получены эти сведения, ничего определенного сказать не мог. Кончилось это тем, что было приказано принять меры для охраны г. Савинкова, выяснить более точно источник этих слухов и постараться его проверить. Савинков вскоре после этого уехал в Москву, а расследование этого случая не привело ни к каким результатам. Против Савинкова многие были восстановлены, и, возможно, что в этой истории и была доля правды; что же касается слуха о возможном покушении на генерала Алексеева, то этот слух, если он в действительности и был, явно вздорен.
Формирование и организация Добровольческой армии подвигались медленно. В среднем в день приезжало и записывалось в ряды армии 75—80 добровольцев. Солдат было мало; больше всего записывались в армию офицеры, юнкера, студенты, кадеты и гимназисты старших классов.
Орудий, винтовок и огнестрельных припасов в донских складах почти не было. Приходилось их отбирать у проходивших через Ростов и Новочеркасск войсковых эшелонов, едущих «по домам»; покупать, через скупщиков, в эшелонах, проходящих через район войска Донского, и, наконец, добывать небольшими экспедициями, посылаемыми в Ставропольскую губернию, где начали сосредоточиваться большевистски настроенные части с Кавказского фронта.
В Екатеринодаре производилось самостоятельное формирование добровольческого отряда для защиты, главным образом, Екатеринодара от большевиков, начавших угрожать со стороны Тихорецкой и Новороссийска.
