В чем именно заключались эти «полномочия», командованию Добровольческой армии не было точно известно, но данные о деятельности делегации, полученные впоследствии, указывали на то, что имелось стремление договориться с Доном, Украиной и немцами с целью обеспечить себя от большевиков и получить возможность приступить к мирному строительству края.
На совещании в Новочеркасске 10/23 июня генерала Алексеева с Кубанским правительством во главе с Л.Л. Бычем кубанцы допытывались, как отнесется командование Добровольческой армии к соглашению Кубани с Украиной, а через это и с немцами. Основной мотив был: «Добровольческая армия, вероятно, уйдет; мы ни с кем воевать не хотим, а хотим приступить к мирному строительству; большевики же, если Добровольческая армия уйдет и мы не сговоримся с Украиной и немцами, нас раздавят».
Генерал Алексеев обрисовал всю обстановку и, не отрицая возможности ухода Добровольческой армии, если немцы займут Царицын, указал на то, что борьба с немцами будет, вероятно, продолжаться на территории России, так как союзники надеются создать по Волге новый Восточный фронт, привлекая для этого и чехословаков; что тогда и Кубань, естественно, войдет в сферу борьбы, ибо кубанцы, которых будут грабить и обирать немцы, возьмутся за оружие.
Генерал Алексеев рекомендовал пока ни в какие разговоры с немцами не вступать, а если обстоятельства этого потребуют, то вступить лишь в торговое соглашение, но отнюдь не политическое или территориальное; указал, что Добровольческая армия с немцами ни в коем случае разговаривать не будет.
По мере очищения Кубани от большевиков, во время 2-го Кубанского похода, чувствовалось, что Кубанское правительство и Кубанская законодательная рада будут покорными исполнителями требований командования армии лишь до освобождения края, а дальше возможны серьезные разногласия из-за полного расхождения во взглядах по некоторым вопросам.
Командование Добровольческой армии, имея целью бороться с большевиками до воссоздания Единой Великой России и считая своим долгом быть верным союзническим обязательствам России, решило освободить от большевиков Кубань и Северный Кавказ, как одну из составных частей России, и для получения возможности создать на освобожденной территории из местных жителей, как казаков, так и не казаков, прочную армию, с которой можно было бы приступить к выполнению главной задачи – освобождению от большевиков остальной России.
При этом освобождаемый район должен был бы явиться продовольственной базой как для армии, так и для снабжения голодающего населения Великороссии; в связи с общей задачей по подготовке к решительной борьбе с советской властью, а возможно, что и с Германией, представлялось необходимым обеспечить за собой порт на Черном море, через который после занятия союзниками Дарданелл и Босфора можно было бы получать от последних все необходимое.
Кубанские же деятели типа г.г. Быча, Рябовола и Макаренко106, после очищения края от большевиков, прежде всего стремились обеспечить безопасность Кубани и приступить к мирному его благоустройству. В этом отношении крайне характерно заявление членов Кубанского правительства на совещании с генералом Алексеевым 10/23 июня: «Мы ни с кем воевать не хотим, а хотим приступить к мирному строительству».
Для многих политических деятелей Кубани соглашение с Украиной, Доном, Тереком и кавказскими народностями было необходимо лишь в целях самообороны, создания «суверенного» государства и установления у себя в крае покоя и благоденствия. Они не понимали, что соседство большевистской Великороссии этого покоя им не даст.
Хотя они равнялись «по Дону», но, по существу, их политика не вполне совпадала с донской.
Я глубоко убежден, что Донской атаман генерал Краснов, входя в соглашение с немцами, вел двойную игру и, страхуя Дон от всяких случайностей, лишь временно «по стратегическим (как он выразился) соображениям», хотел присоединить к Дону части соседних губерний. Конечно, в его письме к германскому Императору и в сношениях с германским командованием есть много такого, чего даже при создавшейся обстановке нельзя было писать; его отношение к командованию Добровольческой армии зиждилось не на государственных соображениях, а на личных антипатиях или, может быть, на желании играть первую роль; но все же чувствовалось, что он, в конце концов, не отделяет Дон от России и на борьбу с советским правительством пойдет до конца и поведет за собой Дон.
Кубанские же «самостийники» явно отмежевывались от России. Чувствовалось, что после освобождения от большевиков Кубанского края присутствие в нем Добровольческой армии будет для этих деятелей стеснительным и нежелательным.
Было совершенно очевидно, что при существовании самостоятельного войска Донского кубанские деятели захотят обособиться от командования Добровольческой армии; кроме того, было опасение, что члены Кубанского правительства захотят совершенно обезличить войскового атамана.
Но генерал Деникин верил в разум Кубанского казачества, ведущего такую решительную борьбу с большевиками, и надеялся, что Кубань не пойдет по пути самостийности.
Утром 3/16 августа генералом Деникиным было лично составлено письмо на имя Кубанского атамана, в котором указывалось, что обстановка требует, чтобы атаман являлся полноправным главой казачества, независимым ни от правительства, ни от законодательной рады; что командование Добровольческой армии не будет вмешиваться во внутреннее управление краем, но что Кубанские части всецело должны быть подчинены командованию армии и что вопросы общегосударственного значения будут объединены общей правительственной властью (точного содержания этого письма я не помню и передаю по памяти суть его содержания).
Около 12 часов наш поезд подошел к вокзалу Екатеринодара. Через несколько времени генерал Деникин вышел на вокзал, где его приветствовали представители города, и после краткой речи он передал составленное им письмо атаману Кубанского казачьего войска, полковнику Филимонову.
4/17 августа состоялся торжественный выезд в город генерала Деникина в сопровождении Кубанского атамана и Кубанского правительства. Генерал Алексеев приехал в Екатеринодар 5/18 августа.
Из территории, не входящей в состав казачьих областей, командованию Добровольческой армии была подведомствена только часть освобожденной Ставропольской губернии; при штабе армии была образована небольшая гражданская часть. Генерал Деникин поручил мне ведать гражданскими вопросами.
Вскоре после занятия Екатеринодара был освобожден от большевиков Новороссийск и вслед за этим Черноморская губерния, которая и вошла в ведение командования армии.
Хотя таким образом в управлении командования армии оказалась очень незначительная территория и не предвиделось, что она скоро значительно увеличится (так как подлежавшие освобождению от большевиков районы Северного Кавказа почти полностью входили в состав Кубанского и Терского казачьих войск, а следовательно, подлежали управлению казачьих правительств), но с места возник ряд самых серьезных вопросов, от правильного разрешения которых зависело многое. Ошибки в принципиальном разрешении вопросов гражданского управления, особенно связанных с частной собственностью, и в установлении самоуправления (городского и земского), связанного с выборным законом, грозили очень серьезными последствиями.
