Штаб главнокомандующего не соглашался на выделение кадров из действующих частей и на отправку их для формирований новых частей в глубокий тыл, указывая на невозможность ослаблять фронт.
Конечно, при формировании новых частей в глубоком тылу фронт усиливался бы новыми частями значительно позже, и это, естественно, должно было бы уменьшить темп развития операции и не позволяло бы сильно растягивать фронт. Но, по мнению многих, при формировании новых частей в глубоком тылу усиление армии было бы поставлено более основательно и более прочно, а новые части были бы крепче.
Что касается развития формирований частей регулярной кавалерии, то на это не было обращено должного внимания. Командование Добровольческой армии отлично понимало, что в гражданской войне, при сравнительной слабости пехоты противника, конница должна играть громадную роль. Но у нас на развитие формирований регулярной конницы было обращено большее внимание лишь летом 1919 года, но и то не в достаточной степени. Между тем, если б этот вопрос был правильно поставлен с осени 1918 года, то при наличии большого числа кавалерийских офицеров можно было бы преодолеть все трудности и к осени 1919 года иметь значительную регулярную конницу.
Оперативные планы главного командования подвергались также критике.
Я остановлюсь только на тех нападках, которые, по моему мнению, заслуживают внимания.
Указывалось на то, что весной 1919 года, после очищения от большевиков Северного Кавказа, было бы более правильно, не занимая Донецкого бассейна и лишь удерживая в правом берегу Дона плацдарм у Ростова, все силы сосредоточить на Царицынском направлении и, заняв Царицын, развивать операции вдоль Волги, что нарушило бы операции большевиков против армий адмирала Колчака и дало бы возможность войти в связь с последним.
Трудно сказать, конечно, насколько такая операция была бы удачна. Если бы удалось удержать Ростов и Новочеркасск, то она могла дать блестящие результаты, но если б линию Дона удержать не удалось и если б большевики, опрокинув заслон и потеснив Донскую армию, отрезали группу войск, оперирующую на Царицынском направлении, от ее базы на Кубани, то это могло бы окончиться плохо.
Затем многие обвиняли главное командование, что оно, гонясь за захватом большей территории, не сообразуясь с наличными силами, слишком продвинуло армию вперед, растянуло войска и в результате, не имея нигде резервов, потерпело поражение. Этот упрек, в связи с общим неустройством тыла, надо признать правильным.
Я, может быть, излишне подробно остановился на несогласиях, существовавших между главным командованием и представителями казачьих войск. Чтобы не было никаких недоразумений – я еще раз должен подчеркнуть, что все эти несогласия зиждились на непримиримом расхождении во взглядах на государственное строительство России.
Небольшая группа политических деятелей в казачьих войсках, сумевшая влиять на большинство в собираемых представительных органах (Круг, Рада), добивались образования самостоятельных государств: Дона, Кубани, Терека, а затем уже объединения России на федеративных началах.
Главное же командование армии и Особое совещание, нисколько не посягая на самобытный уклад казачьей жизни, говорили: «Вы – прежде всего русские. Вы должны составлять единое с Россией, но пользоваться самой широкой автономией».
Многие нас упрекали за нашу непримиримую в этом отношении позицию, указывая, что, в сущности говоря, безразлично как называть – «федерация» или «автономия», лишь бы было единое командование и единые – внешние сношения, финансы, контроль и таможенная политика.
К сожалению, деятельность некоторых ярых самостийников показывала, что это не безразлично, и если бы командование Добровольческой армии на эту уступку пошло, то могли получиться самые невероятные результаты.
Что же касается всего простого казачества (Донского, Кубанского, Терского и Астраханского) и всего командного казачьего состава, что они, кровно спаянные с Добровольческой армией, совместно с ней, совершенно не занимаясь политикой, которую вела небольшая кучка людей, безропотно и самоотверженно делали великое дело спасения России от ига насильников и вели борьбу до конца.
Значительный процент преступного элемента среди воинских чинов, как офицеров, так и солдат, объясняется, прежде всего, тем, что с лета 1918 года Вооруженные силы Юга России фактически перестали быть Добровольческой армией.
Ряды армии пополнялись не только идейными людьми, как это было в первый период существования армии, а также по набору, по принуждению, по повинности; много в армию попадало и из числа военнопленных и перебежчиков красной, большевистской армии. При общем понижении морального уровня за период Европейской войны и русской смуты естественно, что и в ряды Вооруженных сил Юга России попадал значительный процент преступного элемента.
Но те преступные деяния, которые омрачали деятельность Вооруженных сил Юга России, тонули в геройском поведении и самоотверженной работе русского офицерства, русской молодежи (студентов, гимназистов, юнкеров и кадет) и многих простых казаков и солдат, которые, неся страшные тяготы и лишения, бесстрашно и безропотно шли на смерть ради спасения несчастной, опозоренной Родины. (Я, конечно, казачества не отделяю от русского офицерства и русской молодежи. Да для них, вопреки мнению некоторых «самостийников», это было бы и кровным оскорблением.)
Конечную неудачу так называемого Деникинского периода большинство приписывает тому, что руководители армии и Особое совещание совершенно не справились с устройством тыла и не уберегли армию от развала.
Как конечный вывод – это верно. Но обстановка была так сложна, условия работы по государственному строительству были так трудны, что неудачи этого периода вряд ли можно объяснить только неправильной политикой генерала Деникина и его правительства, ошибками последнего и неудачным подбором сотрудников. Не знаю, насколько удачно, но в своем изложении я хотел очертить ту совокупность условий, которые и привели к конечной неудаче.
Что касается собственно Добровольческой армии, то, несмотря на многие теневые стороны, ее самоотверженная и патриотическая работа будет отмечена историей.
В заключение я позволю себе привести выдержки из статьи «Победа духа» (газета «Свободная речь» от 30 марта / 12 апреля 1919 г. № 71) чистого сердцем, большого русского патриота профессора князя Евгения Трубецкого:
«Главное отличие Добровольческой армии от большевистской – диаметрально противоположной жизненный уклад. У них (добровольцев) есть то, чего нет у большевиков. Есть воинская честь и несокрушимая сила духа.
В дни всеобщего унижения и разложения Добровольческая армия явила эту силу. В этом ее заслуга, которая больше всех одержанных ею побед. В эпоху национального упадка самое ужасное – это тот духовный паралич, который наступает, когда народ утрачивает веру в себя. Сколько раз Россия переживала это мучительное состояние! С него началась русская история, когда отчаявшись в себе, наши предки послали за варягами. Потом то же отчаяние – в дни татарщины и в тяжкое лихолетье смутного времени.
