Климат в Шанхае отвратительный. Зимой (часто и осенью и в начале весны) страшно сыро и промозгло, а летом невыносимая, парящая жара.
В окрестностях Шанхая интересных мест нет, если не считать двух больших загородных парков. Местность под городом и кругом совершенно плоская: весь этот район прежде возделывался под рисовые поля, поэтому и до сих пор сохранилась очень большая сырость.
Во время моего пребывания в Шанхае (начало 1925 г.) уже много говорили о начинающемся «засилье» русских на французской концессии. На Av. Joffre действительно тогда открылось много самых различных русских магазинов.
Русская колония была довольно многочисленна; думаю, что больше чем наполовину она состояла из военных (казачий отряд генерала Глебова160, небольшой отряд генерала Лебедева, прибывшие из Владивостока после его захвата красными, а затем группа военных, группировавшаяся около генерала Дитерихса, и те, кои просачивались из Маньчжурии).
Большое воспитательное и благотворительное дело делали генерал Дитерихс и его жена. Они вывезли из Владивостока, кажется, около 50 девочек – русских сирот, родители коих погибли в Сибири и на Дальнем Востоке. В китайской части города, около французской концессии, генерал Дитерихс снял очень дешево большую усадьбу, приспособил ее под жилища и под классы для девочек, устроил церковь и повел большое патриотическое дело, отдавая ему все свое свободное время и все средства, которые он зарабатывал на службе, на почте. Его жена разделяла его работу.
Как и в прочих местах русского зарубежного расселения, церковный вопрос имел на Дальнем Востоке громадное значение. Всюду создавались новые православные церкви, всюду объединялись приходы. Но к сожалению, и на Дальнем Востоке объединение не было полным. Правда, там не было разделения на соборян (антоньянцев в просторечии) и на евлогианцев. Но раздоры и разъединения происходили по другим причинам.
В Шанхае был прежде прекрасный православный храм, но он почему-то был построен в китайской части города и, кажется, в 1923 году (или начале 1924 г.) пострадал во время беспорядков: внутренность выгорела и кой-что было разграблено. Было решено устроить новую церковь в Шанхае на французской концессии, так как опасались, что если ее устраивать на территории бывшей русской концессии, то при признании китайцами большевиков последние на нее могут наложить руку.
В Шанхае находился епископ Симон, подчиненный архиепископу Пекинскому Иннокентию, в епархию которого входил Шанхай. Инициаторами по постройке или устройству новой церкви была группа военных с генерал-лейтенантом Глебовым во главе. Епископ Симон полагал более правильным временно подправить храм, бывший в китайской части города, а затем собрать средства для постройки нового храма в Шанхае на территории французской или русской концессии. Генерал Глебов с этим не согласился, указывая, что этим разрешение вопроса откладывается в долгий ящик. Спорящие стороны ни до чего договориться не могли. Тогда генерал Глебов вместе с местным офицерским союзом арендовал на французской территории довольно большой дом. Часть дома была отведена под церковь, а в других частях дома устроился союз офицеров, казачий союз и военный клуб.
Церковь была быстро оборудована, и отыскался военный священник, который считал себя не подчиненным архиепископу Иннокентию и епископу Симону. Служение в церкви началось, и вся русская колония в Шанхае была довольна. Но архиепископ Иннокентий, у которого был очень решительный и неприятный характер (митрополит Платон мне его так характеризовал: «Умный, решительный, но с неукротимым характером! Если что-либо ему не нравится – он готов все перевернуть, все разломать»), ополчился против генерала Глебова и шанхайского офицерского союза. Он заявил, что какая-то «банда разбойников» незаконно и неправильно устроила церковь в Шанхае, пригласив служить священника, который без его, Иннокентия, разрешения не может служить в Шанхае; что нельзя устраивать церковь рядом с клубом и собраниями, где курят и пьянствуют; что это просто какой-то кабак. Под угрозой репрессии архиепископ Иннокентий потребовал закрытия церкви. Когда не покорились – он отлучил от церкви священника и членов офицерского и казачьего союзов.
Впоследствии в это дело вмешались митрополит Антоний (написавший архиепископу Иннокентию) и Великий князь Николай Николаевич (по приказанию которого писалось генералу Глебову и председателю офицерского союза в Шанхае генерал-лейтенанту Вальтеру161; генерал Вальтер, бывший военный агент в Китае, был человеком чрезвычайно деликатным и корректным, но и он вступил в очень резкую переписку с архиепископом Иннокентием). Дело уладилось только после смерти архиепископа Иннокентия, и в Шанхае установилось церковное успокоение. Помимо некорректности генерала Глебова и недопустимой резкости архиепископа Иннокентия, все это дело раздувалось главным образом тем, что русская колония в Шанхае разделилась на две части и поддерживала, с одной стороны, Глебова, а с другой стороны, епископа Симона и архиепископа Иннокентия.
Но, несмотря на этот грустный инцидент, в Шанхае в конце концов создался прекрасный храм. Везде, где только создавалась в Китае более или менее значительная русская колония, сейчас же устраивалась церковь.
Как я уже говорил раньше, в Харбине большую работу вел епископ Нестор, работавший с благословения архиепископа Харбинского Мефодия. На ст. Маньчжурия, на границе с Забайкальской областью, менее заметную, но, пожалуй, еще большую работу вел епископ Иона.
Епископ Иона, будучи во время революции 1917 года в Москве архимандритом, пострадал от большевиков; был арестован, избит прикладами, и ему сильно повредили голову. Едва выжив, еще больным он пробрался в Сибирь и был в отряде оренбургского атамана Дутова. После крушения фронта адмирала Колчака епископ Иона пробрался в Маньчжурию и обосновался около ст. Маньчжурия.
Мне говорили, что он по грошам собирал довольно крупные суммы, помогал неимущим русским и устроил несколько небольших школ-мастерских, через которые пропускалась молодежь для обучения ремеслу.
Сам он жил в небольшой хате со служкой, и [в ней] была устроена небольшая молельня. Народ приносил ему хлеб, сахар, чай. У него же по целым дням около хаты кипел громадный самовар. Он принимал всех к нему приходящих, выслушивал, давал советы, молился с ними, исповедовал и всех поил чаем. Уходили от него с облегченной душой, с надеждой на лучшее будущее. Популярность епископа Ионы среди казаков, крестьян, рабочих и баб была очень большая. Про него говорили: «Он наш мужик; он все понимает, все разбирает и сердце облегчает».
Не знаю, насколько верно, но я слышал от одного забайкальского казака, приезжавшего в Шанхай с Китайско-Восточной железной дороги (и побывавшего несколько раз на ст. Маньчжурия), что епископа Иону чрезвычайно уважали казаки и крестьяне и на советской территории; было якобы несколько случаев, когда казаки и крестьяне тайно перебирались из Забайкалья в Маньчжурию с единственной целью повидать епископа Иону и у него исповедаться.
Если даже это и неверно, эти слухи лишь подтверждают справедливость рассказов о большой популярности епископа Ионы. К сожалению, кажется, в 1920 или начале 1921 года он заболел тяжелой формой ангины (вероятно, был глубокий нарыв). Доктора не было, и епископ Иона по совету кого-то прополоскал горло керосином. В результате произошло заражение крови, и он скончался в тяжелых мучениях.
