На почве неладов с местными жандармскими властями Драгомирова обвиняли в либерализме, слишком ласковом отношении к жидам и попустительстве по отношению к революционерам. Из этих обвинений почву под собой могло иметь лишь обвинение в либерализме. Но конечно, не в том смысле, как это понимали корпус жандармов и наши крайне правые круги.
Драгомиров был сторонником прогресса, и таковой он связывал с широким предоставлением возможности народу выявлять свои таланты и развиваться. Он был горячим сторонником реформ, проведенных в царствование Императора Александра II. Но вместе с этим он являлся ярким представителем течения, видящего необходимость твердой и непреклонной Царской власти. Не сочувствуя некоторым государственным мероприятиям в царствование Императора Александра III и считая ошибочной политику, при которой как бы «замораживалась» внутренняя жизнь в стране, он в то же время преклонялся перед мощью и волей Императора Александра III, сумевшего выдвинуть Россию на мировой сцене на высоту, которой она никогда прежде не достигала. В царствование же Императора Николая II М.И. Драгомиров всегда скорбел, видя слабоволие Царя и постоянное расшатывание престижа Царской власти.
Можно охарактеризовать так взгляд Драгомирова: он считал необходимым, чтобы Царская власть была сильна и авторитетна и чтобы она не боялась давать больше свободы для развития местной жизни, не боялась известной децентрализации и местного самоуправления. Он считал, что излишняя централизация вредит делу и задерживает развитие страны; в сочетании же с недостаточно твердой Верховной властью это ведет к произволу министров и местных правительственных агентов.
Эти взгляды, конечно, не соответствуют понятиям о «либерализме», которые были усвоены в нашем бюрократическом аппарате, где слово «либерал» было почти равносильно «нигилисту», «революционеру».
В своей частной жизни Драгомиров любил собирать вокруг себя умных и интересных людей, с которыми можно было бы вести интересные беседы, приятно проводить время за завтраками и обедами (а М.И. любил в приятной компании хорошо поесть, выпить хорошего вина и поговорить), поиграть в винт (М.И. очень любил играть по небольшой в винт. Сам он играл очень хорошо и любил сильных партнеров. Но и здесь он подбирал прежде всего интересных партнеров).
В бытность начальником Академии Генерального штаба в Петербурге Драгомиров был в этом отношении избалован. При обширном знакомстве и значительном числе интересных лиц нетрудно было подбирать интересных и приятных людей, с которыми можно было бы часто видеться. В Киеве обстановка была не та. На положении командующего войсками можно было приблизить к себе и часто принимать только или старших начальников (а их было не много: один корпусный командир, два начальника дивизии, начальник саперной бригады, начальник штаба округа), или чинов, состоящих при командующем войсками (генерал для поручений, штаб-офицер для поручений, два-три адъютанта). Как видно, выбор невелик, да и некоторые из этих лиц не подходили к категории «приятных и интересных собеседников». Затем другая категория, из которой можно было черпать знакомых, это были старшие представители гражданского управления, суда и прокуратуры. Но с одной стороны, часть из них «тянуло к генерал-губернатору» и они боялись себя несколько скомпрометировать близкими отношениями с командующим войсками, а с другой стороны – среди них и не так много было интересных людей. Наконец, из многочисленного и крайне разношерстного киевского общества также большинство тянулось к генерал-губернаторскому дому.
Но во всяком случае, из последних двух категорий несколько человек подошли Драгомирову и стали завсегдатаями дома. Среди лиц, приглашавшихся на частные обеды и на винт к Михаилу Ивановичу было несколько и евреев. Я знаю, что у него бывали Бродские и Рубинштейн. Лазарь Бродский и Рубинштейн были исключительно порядочными людьми.
Прием в доме М.И. Драгомирова нескольких евреев послужил основанием к целому ряду доносов в Петербург и обвинению «в пристрастии к жидам». В действительности к «жидам» М.И. Драгомиров относился очень отрицательно (его известная брошюра о жидах, напечатанная в «Разведчике», 1905, № 761), но в то же время М.И. считал, что и среди «жидов» есть вполне приличные и хорошие люди, избегать которых было бы просто глупо.
Впоследствии, став генерал-губернатором, из-за внутренне-политических соображений и дабы не «дразнить гусей», М.И. порвал свои частные отношения и с теми редкими евреями, которые бывали у него в доме до его назначения начальником края.
Что же касается до обвинений М.И. Драгомирова в попустительстве революционерам, то это, конечно, была злостная клевета. Он не был согласен с системой жандармского сыска, при котором очень часто применялись провокационные приемы; создавались дутые дела; оставались неарестованными «на развод» некоторые революционные деятели; применялась система шпионажа, при которой очень часто страдали совершенно невинные, а главари ускользали; применялась система «двойных» агентов, то есть, оставляя человека членом революционного кружка, он принимался на службу сыска, и пр. Но все это возражения против «системы», а не потакательство революционерам.
Я знаю лишь один случай, когда, может быть напрасно, Драгомиров заступился за ярого и убежденного революционера и спас его от крупных неприятностей. Я имею в виду полковника артиллерии Оберучева109, который, по заступничеству Драгомирова, был только переведен из Киева на службу в Туркестан и продолжал (хотя и умно скрывал) свою революционную деятельность и одновременно писал очень талантливые технические статьи в «Артиллерийском журнале». Думаю, Драгомирова побудило заступиться за Оберучева исключительно то, что он был действительно очень талантливым артиллерийским офицером и в артиллерийское дело внес очень много новшеств и усовершенствований.
После Февральской революции 1917 года Оберучев был назначен Временным правительством командующим войсками Киевского округа. Ныне он живет в Америке. Как выяснилось теперь, он, принадлежа к сторонникам республики, никогда не переставал подкапываться под Царскую власть и все время вел пропаганду в этом направлении. По существу же это был, по общим отзывам, прекрасный человек, очень мягкий и отличный товарищ. Большевизм нанес ему сильный удар, принес разочарования, но, насколько я слышал, не изменил его политических воззрений. Он все еще верит в «четыреххвостку», «парламентаризм», «демократизм», «народоправство» и пр.
В частности, относительно мер для предотвращения распространения революционной пропаганды в войсках Драгомиров был не согласен с корпусом жандармов, который в основу ставил тот же сыск, шпионаж и суровые меры пресечения общения воинских чинов с подозрительным элементом.
Жандармскими властями, коих поддерживали и некоторые представители военной власти в Петербурге, предлагалось иметь в каждой войсковой части агента сыска, который по возможности не был бы известен как таковой и командиру части. Этот агент должен был бы «расплодить» своих агентов в ротах, эскадронах, батареях, офицерских собраниях. Затем агент доносил бы по своему начальству, а последнее давало бы необходимые данные военному начальству, и производилось бы расследование, и виновные карались бы.
