М.И. категорически опротестовал этот дикий проект, который ничем бы не помог, но возбудил бы озлобление в офицерской среде. (Впоследствии, после назначения Сухомлинова военным министром (в 1909 г.), жандармское наблюдение все же, хотя и в ином виде, было введено в армии. При Сухомлинове был создан специальный жандармский орган (был назначен впоследствии повешенный за шпионаж в 1914 году Мясоедов), через который и устанавливалось наблюдение в войсках.)
Затем, если не ошибаюсь, в 1900 году был поднят вопрос (запрашивались военным министром мнения командующих войсками) о возможно большей изоляции войск от гражданского населения. Предлагалось почти прекратить одиночные отпуска солдат из казарм (выводить только командами), безусловно запретить посещение различных увеселительных и публичных мест и изоляция казарм от городов (где можно, выносить казармы за город, а где нельзя – окружать их как бы тюремной или монастырской стеной).
М.И. Драгомиров высмеял и этот проект, доказывая его полную несостоятельность. Он доказывал, что в руках начальства (если добросовестно следить за выполнением устава внутренней службы) имеется совершенно достаточно средств для поддержания в войсках порядка, а при выяснении «крамолы» и достаточные возможности для ее прекращения и подавления. Он лишь указывал, что надо требовать (и за этим следить) от начальства добросовестного несения службы и выполнения требований уставов, а при обнаружении преступлений – карание их самым беспощадным образом.
В случае же призыва войск для подавления восстаний и для поддержания порядка он требовал действий самых решительных и суровых. Стрельбы по бунтующей толпе холостыми патронами или поверх голов он не допускал совершенно, указывая, что виновные в этом сами должны немедленно предаваться военному суду.
Как видно из этого краткого наброска, суть обвинения Драгомирова в попустительстве революционерам основывалась не на «попустительстве», а на том, что приемы, применявшиеся корпусом жандармов и нашим политическим сыском, претили М.И. и он против них боролся.
Я уже упомянул, что М.И. Драгомиров любил хорошо поесть и выпить хорошего вина в хорошей компании. Последнее давало повод и материал для различных доносов в Петербург, и для распускания слухов о «пьянстве» Драгомирова, и для изобретения самых невероятных рассказов, связанных с «пьянством» и «безобразиями» М.И. Драгомирова.
Прежде чем указать на несколько образцов рассказов о «достоверных случаях, бывших с Михаилом Ивановичем Драгомировым», я должен констатировать следующее: да, М.И. любил вино и любил выпить. Если компания была хорошая, если случай был подходящий, то выпивалось много и «дружеская беседа затягивалась далеко за полночь».
Но это бывало тогда, когда случай был действительно подходящий (например, обеды во 2-й сводной казачьей дивизии, обыкновенно у Урупцев или Хоперцев), где М.И. любил бывать, или какой-нибудь праздник войсковой части, или угощение офицеров каких-нибудь частей у себя на дому, наконец, обеды или ужины в небольшой компании у себя, то есть у М.И. дома по случаю какого-либо празднества. Случаи такие бывали нечасто. В обыкновенные же дни за завтраком и обедом М.И. пил всегда очень немного. Но вообще он выпить мог много. При богатырском здоровье и при особенных свойствах своей физики, М.И. не пьянел. Верней – он чувствовал «последний бокал» и дальше не пил. Я лично никогда не видел М.И. пьяным. Только раз у близких М.И. было подозрение, что он слишком много выпил, и это возбудило беспокойство. Дело было на хуторе М.И. около Конотопа. После воскресного обеда, на который приехали гости из Киева и за которым было выпито много водки и вина (обед был в день какого-то семейного праздника), Михаил Иванович и еще несколько человек сели в саду играть в винт. Михаил Иванович потребовал, чтобы дали еще вина к карточному столику. После нескольких роберов Михаил Иванович сказал, что он больше играть не будет и хочет пройтись. Кто-то из присутствующих вызвался идти с ним. Михаил Иванович ответил, что он хочет пройтись один и пошел через сад к лесу. Все это видели его дочери (Соня и Катя). Им показалось, что отец их много выпил, и, опасаясь, чтобы с ним чего-нибудь не случилось, они направились за ним, но передвигались «перебежками» от дерева к дереву, опасаясь, что Михаил Иванович их заметит и прогонит. Насколько помню (со слов Кати), так и случилось: неудачное применение к местным предметам было обнаружено, и «соглядатаи» с позором были отправлены домой. Михаил Иванович через несколько времени вернулся вполне трезвый и довольный.
Вполне возможно, что он почувствовал, что «перехватил через край», и на некоторое время уединился. Но повторяю, вообще этого не случалось. Говоря другим: «пей, но дело разумей», не допуская возможности появления где-либо в публичном месте пьяного офицера, он в этом отношении был строг и к себе.
До сих пор (мне пришлось это слышать несколько раз в Киеве в период до 1908 года, в Петербурге до войны и, наконец, в 1929 году в Париже) рассказывают такой случай. В 1892 или 1893 году Михаил Иванович якобы получил телеграмму от военного министра, сообщавшего по Высочайшему повелению, что в Киеве ожидаются серьезные беспорядки и ему, как командующему войсками, предлагается быть в полной боевой готовности. Через несколько дней после этого Михаил Иванович якобы посылает Государю Императору следующую телеграмму: «Занимаю позицию, выставил пушки, врага не вижу. Испрашиваю указаний». Не получив ответа, через три дня М.И. якобы посылает новую телеграмму: «Уже три дня пью здоровье Вашего Императорского Величества». Император Александр III якобы ответил: «Пора перестать». Нечего добавлять, что все это было выдумкой, но которой все поверили. (Верят и до сих пор. В апреле 1929 года, почти дословно с моим изложением, рассказал мне об этом генерал А.П. Кутепов110 и спрашивал, насколько это верно. По его словам, об этом «случае» любили рассказывать на вечеринках лейб-гвардии Преображенского полка, и никто не сомневался в истине.)
Однажды (кажется, в 1895 или 1896 г.) в день праздника в 3-й саперной бригаде генерал Драгомиров приехал в саперный лагерь к молебну, а затем пропустил мимо себя войска церемониальным маршем. После этого он принял приглашение на завтрак в саперном лагере. К обеду же он пригласил к себе начальника саперной бригады Свиты Е. И. В. генерал-майора Прескотта, его начальника штаба, командиров саперных и понтонных батальонов и некоторое число старших офицеров.
После окончания позднего обеда дамы удалились, а мужчины оставались за столом, пили кофе, ликеры, коньяк и шампанское. На этот раз пиршество очень затянулось, и начало светать.
Генерал Драгомиров обратился к генералу Прескотту и отдал распоряжение ему со всеми офицерами немедленно отправляться в лагерь и ждать приказания, которое он, Драгомиров, сейчас пришлет. После отъезда начальника саперной бригады и офицеров Драгомиров приказал подать себе коляску, а верховых лошадей – для себя и сопровождавшего его адъютанта – отправить на рысях в саперный лагерь.
Драгомиров поехал в саперный лагерь и, приказав вызвать к себе начальника бригады, отдал последнему распоряжение поднять по тревоге саперный лагерь и произвести небольшое тактическое учение.
