Если для национально-либеральных партий Китая при осуществлении идеи освобождения Небесной империи от иностранного засилья врагами являлись все великие державы и Япония, то для последней главным и, в сущности говоря, единственным опасным врагом для осуществления своих замыслов являлась Россия. Отсюда и исходили государственные деятели Японии, начав с конца XIX столетия укрепление военной мощи своего государства в таком расчете, чтобы в случае столкновения с Россией оказаться в силах вести войну.
Боксерское восстание, всколыхнувшее Китай в 1900 году, было направлено вообще против иностранцев. Великие державы и Япония объединенными усилиями подавили восстание и заняли Пекин. Россия, участвуя в общей экспедиции для занятия китайской столицы, в то же время взяла на себя самостоятельную задачу по подавлению боксерского движения в Маньчжурии; это последнее и было выполнено русскими войсками (главным действующим лицом был генерал фон Ренненкампф, получивший за подавление боксерского восстания два Георгиевских креста).
После восстановления нормального (с европейской, но не китайской точки зрения) порядка вещей в Китае державы потребовали себе компенсаций в виде особых районов (концессий). В результате Япония оказалась обиженной: Россия настояла, чтобы Япония отказалась от «аренды» Квантунского полуострова, а сама взяла его себе «в аренду на двадцать пять лет», приступив вслед за сим к постройке крепости Порт-Артур и отдельного коммерческого порта в Дальнем (ныне Дайрен). Всем, конечно, было ясно, что эта аренда через двадцать пять лет окончиться не могла. Россия устраивалась на Квантунском полуострове явно навсегда, вкладывая в порты сотни миллионов.
Япония чувствовала себя оскорбленной, но недостаточно еще сильной, чтобы категорически протестовать. А тут началось еще известное дело на Ялу (река Ялу на границе Маньчжурии с Кореей). Была образована комиссия для разработки лесных богатств на Ялу. Концессия была дана Китаем. Во главе компании стояли Безобразов, Абаза и др. Не знаю, насколько верно, но ходили слухи, что непосредственное участие в делах компании принимали не только различные высокопоставленные лица, но даже и члены Императорской фамилии. Как бы то ни было, но эта лесная концессия пользовалась особым вниманием со стороны русского правительства. Назначенный на Дальний Восток наместник Его Императорского Величества адмирал Алексеев140 оказывал концессии полное содействие. Для охраны лесной концессии были назначены воинские части. Появившиеся в районе концессии некоторые офицеры (полковник Генерального штаба Мандрыка141, полковник барон Корф, Николай Андреевич142, и др.) проявляли скорей разведывательную, чем охранную деятельность.
Все это волновало правящие японские круги. Они усматривали в деятельности представителей русского правительства стремление выжить Японию из Кореи, не допустить Японию утвердиться на материке. А это противоречило жизненным интересам Японии. Дипломатические переговоры не вносили ясности в положение и все более и более внушали подозрения Японии. У представителей японского правительства и у Микадо сложилось убеждение, что миролюбиво вопрос не разрешится и война с Россией неизбежна.
Начинается в Японии лихорадочная и интенсивно-систематическая подготовка к войне. Кроме реорганизации армии и чисто военной подготовки ведется усиленная подготовка населения (в школах, прессе, на различных собраниях); подготовляется почва к тому, чтобы война с Россией была национальной, приветствовалась бы населением.
Движение в Японии против России и усиление ее мощи были просмотрены представителями русского правительства в Японии, как военным, так и дипломатическим. Наш предпоследний военный агент в Японии до начала войны, полковник Генерального штаба Глеб Ванновский143, абсолютно ничего не видел. Он вел, по-видимому, просто светскую жизнь (участвуя в устраиваемых японцами приемах и охотах и не видя никаких явных приготовлений к войне), относясь при этом пристрастно-презрительно к японцам, доносил, что в военном отношении японская армия не представляет ничего серьезного. Донесения Ванновского подтверждались нашими дипломатическими представителями, указывавшими на то, что Япония никогда не рискнет на войну с Россией.
Заменивший Ванновского на посту военного агента в Японии полковник Самойлов144, наоборот, уже вскоре после своего назначения стал присылать совершенно другие донесения. Он указывал на то, что Япония серьезно готовится к войне, что ее армия после мобилизации будет очень сильна, что, если Япония и не стремится к войне с Россией, она на нее пойдет, если это будет необходимо для достижения ею ее жизненных интересов.
Самойлову не верили ни военный министр Куропаткин, ни Главный штаб, ни наше Министерство иностранных дел. Но все же ввиду постоянных протестов со стороны Японии, ввиду настойчивых донесений Самойлова и, наконец, начавшей звучать некоторой тревоги в устах и донесениях наших дипломатических представителей, а также требований со стороны наместника Е. И. В., адмирала Алексеева, об увеличении военных сил наших на Дальнем Востоке, было решено проверить нашу готовность к войне на Дальнем Востоке и, если надо, увеличить находящиеся там вооруженные силы.
Но в основе этих «предупредительных» мер все же лежало твердое убеждение, что маленькая Япония («макаки») не посмеет рискнуть на войну с Россией. Считалось лишь необходимым увеличить до некоторой степени «страховку» путем некоторого увеличения вооруженных сил на Дальнем Востоке и усилением крепостей во Владивостоке и Порт-Артуре. Уверенность в том, что Япония не посмеет рискнуть на войну, зиждилась и на убеждении, что наш флот не слабее японского флота и что Япония не будет в силах перебросить всю свою армию на материк и беспрерывно ее снабжать всем необходимым путем подвоза из метрополии.
Для поверки нашей готовности и вообще для ознакомления с положением на месте был Государем во второй половине 1903 года командирован на Дальний Восток военный министр Куропаткин. Куропаткин с помпой объехал Дальний Восток, побывал во Владивостоке, в Порт-Артуре, в Дальнем. В общем он нашел, что все обстоит благополучно и что войны с Японией нам не приходится опасаться. На его совещаниях с наместником, Алексеевым, было лишь решено принять некоторые меры для ускорения постройки крепости в Порт-Артуре, некоторого усиления Владивостока, а также усиления войск и флота на Дальнем Востоке.
Насколько Куропаткин был уверен в том, что войны у нас с Японией не будет, служит доказательством его письмо на имя командующего войсками Киевского военного округа сейчас же после возвращения с Дальнего Востока в Петербург. В этом письме, присланном с полковником Генерального штаба Сиверсом (который должен был срочно привезти и ответ), Куропаткин писал приблизительно следующее (пишу «приблизительно», так как точной редакции не помню, но суть помню хорошо):
.Объехав Дальний Восток и приняв некоторые меры для усиления нашего там военного могущества, все же пришел к выводу, что войны с Японией нам опасаться не приходится. Весь обратный путь в Петербург думал о нашем Западе: там действительно на нас надвигается грозная опасность и нам надо усиленно готовиться к войне с нашими западными соседями. Просматривая взятые мною из Главного штаба отчетные работы штаба Киевского военного округа, пришел к заключению, что не обращено должного внимания на обложение и взятие ускоренной атакой Львова и Перемышля. Нет соображений и на ведение осады, если бы таковая потребовалась. Я постарался кой-что наметить по картам, имевшимся в моем распоряжении. Посылая Вам мои краткие соображения, прошу безотлагательно приказать Вашему штабу подробно разработать эти вопросы (до нанесения на планы параллелей) и исполненную работу срочно прислать с полковником Сиверсом, который подождет ее окончания в Киеве.
