Влияние египетских ремесел и администрации в Сирии очевидно по одной важной отрасли, а именно теперь тяжеловесные и неудобные глиняные таблицы были постепенно заменены в Сирии удобным папирусом, который финикийские правители стали употреблять для своих записей. Новый рукописный материал доставлялся из факторий Дельты в обмен на финикийские товары. Само собою понятно, что финикийцам было неудобно и даже невозможно вести спешные текущие записи на бумаге пером и чернилами клинописными знаками, совершенно не подходившими для таких рукописных материалов. Поэтому вместе с папирусными листами также и египетские письмена нашли себе путь в Палестину, где ранее X в. до н. э. они сложились в алфавит согласных знаков, быстро затем занесенный к ионийским грекам, а оттуда – в Европу.
Главная функция восточного деспотизма – собирание дани и налогов – производилась с величайшей правильностью. «Я обложил их ежегодным налогом, – говорит Рамсес, – каждый город являлся со своею данью». Усмирение случайных беспорядков в Нубии не нарушало глубокого мира, воцарившегося в империи. Рамсес сам описывает его следующим образом: «Я дал возможность египетской женщине идти с непокрытой головой (букв. «ушами»), куда она хотела, ибо ни один чужой человек и никто (вообще) на пути не посягал на нее. Я сделал так, что пехота и колесницы оставались дома в мое время; шердены и кехеки (наемники) жили в своих городах, растянувшись на спине; они не испытывали страха, ибо не было врага ни из Куша, ни из Сирии. Их луки и их оружие отдыхали, в то время как они чувствовали удовлетворение и жили в радости. Их жены были с ними, их дети – вокруг них; они не оглядывались назад, но в их сердцах была уверенность, ибо я находился с ними как их защита и охрана. Я поддерживал жизнь всей страны, будь то чужестранцев, простого народа, граждан, мужчин или женщин. Я освободил человека от несчастий, я дал ему дыхание. Я спас его от угнетателя более многочисленного, чем он. Я дал каждому человеку безопасность в их городах; других я сохранял живыми в палате прошений. Я заселил страну там, где она лежала пустынной. Страна была вполне удовлетворена в мое царствование».
Сношения и торговля с внешним миром поощрялись фараоном, как и в великие дни империи. Храмы Амона, Ра и Птаха имели каждый свой флот на Средиземном или Красном море, доставлявший в сокровищницу бога продукты Финикии, Сирии и Пунта. Рамсес эксплуатировал медные копи Аттики, по-видимому, на Синайском полуострове, для чего послал туда специальную экспедицию на галерах из неизвестного порта на Средиземном море. Корабли вернулись с большим количеством металла, который фараон выставил напоказ под балконом дворца, чтобы весь народ мог его видеть. Рамсес послал также для ломки малахита на Синайском полуострове своих людей, которые вернулись назад с большим запасом драгоценного минерала для великолепных царских даров богам. Более крупная экспедиция из больших судов была отправлена в долгое плавание к берегам Пунта. Каналом, ведшим из Нила через Вади-Тумилат в Красное море, существовавшим задолго до этого, по-видимому, перестали пользоваться вследствие его засоренности, так как суда Рамсеса после удачного плавания вернулись в одну из бухт против Копта, где все продукты были перегружены на ослов и доставлены в Копт по суше. Здесь они были вновь помещены на суда и спущены вниз по реке в царскую резиденцию в восточной части Дельты. Судоходство теперь, может быть, было даже еще значительнее и совершеннее, чем при великих фараонах XVIII династии. Рамсес говорит о священной барке фиванского Амона, сооруженной на его верфях из гигантского строевого ливанского кедра.
Богатства фараона позволили ему предпринять работы во имя общественной пользы и благоустройства. По всему царству, в особенности в Фивах и в царской резиденции, он посадил множество деревьев, которые под небом, обычно безоблачным в Египте, предлагали народу тень, особенно приятную в этой стране, лишенной природных лесов. Он возобновил также строительство, остановившееся со смерти Рамсеса II. В западной части фиванской равнины, в месте, ныне называемом Мединет-Абу, он выстроил огромный и великолепный храм Амона, начатый им в первые же дни своего царствования. Благодаря тому что с годами храм увеличивался в длину и в ширину, записи о кампаниях Рамсеса III находили себе место на его стенах, пока наконец все здание в целом не стало обширной летописью царских военных подвигов, и еще теперь ее может читать современный посетитель, прослеживая год за годом, по мере того как он переходит из древнейших залов, находящихся позади, к новейшим дворам и пилону, находящимся впереди. Здесь он может видеть полчища Севера в битве с наемниками-шерденами Рамсеса, прорывающими их ряды и захватывающими тяжелые вражеские повозки, запряженные волами, о чем мы уже говорили выше. Первая морская битва, о которой мы ничего не знаем, также изображена здесь. По этим рельефам мы можем составить себе представление о доспехах, одежде, оружии, военных судах и снаряжении северных народов, в лице которых Европа впервые появляется на сцене Древнего мира. Перед храмом находилось священное озеро и тщательно разбитый сад, обширные внешние строения и хранилища, дворец царя с массивными каменными башнями, соединявшийся с храмом, и стена, опоясывавшая все в целом, образуя замкнутую совокупность зданий, господствовавшую над всей южной частью западной фиванской равнины; с вершины высоких пилонов на север открывался вид на величественный ряд заупокойных храмов, построенных императорами. Как и в настоящее время, эта совокупность зданий представляла собой крайнее звено в ряду этих величественных строений, напоминавшее вдумчивому посетителю о последнем представителе длинного ряда царственных фараонов, каковым и был фактически Рамсес III. Остальные его храмы большей частью погибли. Небольшое святилище Амона в Карнаке, которое Рамсес, чувствовавший полную невозможность превзойти обширные карнакские залы, расположил внутри главного храма, вдоль его главной оси, все еще свидетельствует о его здравом смысле и в этом направлении. Несколько небольших добавлений к Карнакскому храму, не считая храма Мут на юг от карнакской группы, небольшое святилище Хонсу, только начатое Рамсесом III, святилища, от которых никаких, или очень мало остатков было открыто в Мемфисе и Гелиополе, и много молелен, рассеянных по всей стране, – все это большей частью погибло совершенно или оставило после себя лишь ничтожные следы. В столичном городе фараон разбил в честь Амона великолепный участок земли, «на нем находились огромные сады и места для прогулок, всевозможные сорта фиговых пальм, несущих плоды, священная аллея, пестреющая цветами каждой страны». Для обслуживания участка к нему было приставлено около 8000 рабов. Рамсес III воздвиг также на городской площади, занимаемой храмом Рамсеса II, святилище Сутеха (Сета). Искусство, запечатленное в этих строениях, поскольку они сохранились, несомненно, упадочное. Линии тяжеловесны и неприятны, колоннады, некогда уводившие невольно глаз созерцателя от своего основания ввысь, совершенно утеряли свою легкость и в то же время мощь прежних дней. Они красноречиво говорят о тяготеющем над ними бремени и о скованном духе породившей их упадочной архитектуры. Работа небрежна и неряшлива. Рельефы, покрывающие обширные поверхности храма в Мединет-Абу, за немногими исключениями, лишь плохие подражания чудным скульптурам Сети I в Карнаке, плохо нарисованные и исполненные без чувства. Лишь кое-где находим мы искру былой творческой мощи, как, например, в изображении охоты Рамсеса III на дикого быка – изображении, которое, несмотря на некоторые ошибки в рисунке, свидетельствует о большой силе и чувстве и значительном понимании пейзажа. Смелой и совершенно новой для того времени попыткой является изображение морской победы фараона у сирийских берегов, претендующее на силу и эффект, но несколько лишенное оригинальности и изобретательности.
