Кроме «палаты» визиря, называвшейся также «великим советом», по всей стране находились местные присутствия, не имевшие первоначально судебного характера, а являвшиеся, как мы уже объясняли, просто коллегиями административных чиновников каждого округа, облеченными властью разбирать дела с полной компетенцией. Они назывались «великими мужами города», или «советами», и действовали как местные представители «великого совета». В случаях, касавшихся реальных земельных прав, «великим советом» посылалось доверенное лицо, чтобы исполнить его постановление при содействии ближайшего местного «совета». Иногда же дело должно было слушаться в этом последнем, прежде чем «великий совет» мог принять постановление. Мы совершенно не знаем, сколько было местных присутствий, но два наиболее важных из числа известных находились в Фивах и в Мемфисе. В Фивах состав присутствия менялся изо дня в день; в случаях интимного характера, когда были замешаны члены царского дома, он назначался визирем, а в случаях заговора против правителя членов присутствия назначал сам монарх, притом без всякой партийности. Они получали инструкцию установить, кто были виновные, и имели полномочие привести в исполнение приговор. Все присутствия состояли в значительной мере из жрецов. Трудно определить их отношение к «палате визиря», но по крайней мере в одном случае, когда иск не был удовлетворен в этой последней, истец получил обратно похищенного раба, перенеся дело в одно из присутствий. Однако они не всегда пользовались хорошей репутацией в народе, оплакивавшем безнадежное положение «того, кто стоит один перед судом, если он человек бедный, а его противник богатый, причем суд притесняет его, (говоря): „Серебра и золота для писцов, одежды для слуг“». Само собой понятно, что взятка богача часто оказывалась сильнее правоты бедняка, как это нередко бывает и в наши дни. Закон, к которому взывал бедняк, был, безусловно, справедлив. Визирь был обязан иметь его постоянно перед собой в сорока свитках, которые клались при всех публичных сессиях перед его креслом, где они, без сомнения, были доступны для всех. К сожалению, свод, который они заключали, погиб, но мы не можем сомневаться в его справедливости, ибо о визире говорилось, что он судья, «разбирающий справедливо, не выказывающий пристрастия, отпускающий двух людей (тяжущихся) от себя удовлетворенными, судящий слабого и могущественного», или еще – «не дающий предпочтения знатному перед худородным и награждающий притесненного, воздающий за зло тому, кто совершил его». Даже царь поступал по закону; Аменхотеп III называл себя в своем титуле «установителем закона», в одном из описанных нами судов царь хвалится, говоря: «Закон стоял твердо, я не нарушал постановлений, но перед лицом фактов я безмолвствовал, дабы вызвать ликование и радость». Даже заговорщики не обрекались просто на смерть, но, как мы видели, отсылались в законно составленный суд для надлежащего разбора дела и осуждения лишь в случае установленной виновности. Наказания, налагавшиеся Харемхебом на преступных чиновников, грабивших бедных, были все согласны с «законом». Большая часть этого последнего была, без сомнения, весьма древней, и некоторые статьи его, подобно древним текстам «Книги мертвых», приписывались богам, но постановления Харемхеба были новыми законами, введенными в силу им.
Южный визирь был главной пружиной организации и функции этого древнего государства. Напомним, что он являлся каждое утро к фараону и совещался с ним о делах страны; другим и последним ограничением его полновластного управления государством был закон, обязывавший его сообщать о положении подведомственных ему дел главному казначею. Всякое утро, когда он выходил после совещания с царем, он находил главного казначея у одной из мачт с флагами перед фасадом дворца, и там они обменивались докладами. Затем визирь распечатывал двери суда и присутствий царского поместья для текущих дел, и в течение дня ему доносилось обо всем, что входило или выходило из этих дверей, будь то люди или движимость всякого рода. Его канцелярия поддерживала сношения с поместными властями, присылавшими доклады в первый день каждого времени года, то есть три раза в год. Именно эта канцелярия и дает нам ясное представление о строгой централизации всего местного управления со всеми его функциями. Надзор за местной администрацией требовал частых путешествий, и для этого существовала на реке казенная барка визиря, в которой он передвигался из одного места в другое. Тот же визирь назначал царскую гвардию, равно как и гарнизон столичного города; общие приказы по армии исходили из его канцелярии; форты Юга находились под его управлением, и все морские чиновники докладывали ему. Таким образом, он был министром как военным, так и морским, и, по крайней мере, в эпоху XVIII династии, «когда царь находился при армии», он ведал внутренним управлением. Его юрисдикции подлежали храмы во всей стране, или, как говорили египтяне, «он устанавливал законы в храмах богов Севера и Юга», так что он был министром вероисповедных дел. В его руках был экономический надзор за многими важными ресурсами страны. Ни одного строевого дерева нельзя было срубить без его разрешения, и управление ирригацией и водоснабжением подлежало его ведению. Для составления государственно-делового календаря ему докладывали о восходе Сириуса. Он имел совещательный голос во всех правительственных присутствиях. До тех пор пока его должность не была поделена между ним и визирем Севера, он являлся главным правителем всего Египта, не было ни одной основной государственной функции, которая не касалась бы, прямо или косвенно, его канцелярии, и обо всех других делах нужно было докладывать в нее или согласовывать их с ее работой. Он был подлинным Иосифом, и, вероятно, эту должность имел в виду европейский повествователь, говоря о назначении последнего. Народ смотрел на него как на своего великого защитника, и высшей похвалой Амону в устах его почитателя было назвать его «визирем бедных, не берущим взятки с виновного». Его назначение считалось настолько важным, что оно делалось самим царем, и наставления, дававшиеся ему в этом случае фараоном, были совсем иные, чем те, которые мы ожидали бы услышать из уст восточного завоевателя за 3500 лет до настоящего времени. Они обнаруживают мягкость и гуманность и свидетельствуют о государственных дарованиях, удивительных для столь отдаленного времени. Царь говорит визирю, что он должен вести себя как тот, кто «не клонит своего лица в сторону князей и советчиков, а также не делает весь народ своими братьями»; и еще он говорит: «Это отвращение для бога – выказывать пристрастие. Таково наставление: ты будешь поступать одинаково, будешь смотреть на того, кто известен тебе так же, как и на того, кто тебе неизвестен, и на того, кто близок… так же, как и на того, кто далек… Подобный чиновник будет весьма процветать на своем месте… Не распаляйся гневом против человека несправедливо… Но внушай к себе страх; пусть тебя боятся, ибо только тот князь есть князь, которого боятся. Вот, истинный страх перед князем – это поступать справедливо. Если люди не будут знать, кто ты, они не скажут: он только человек». Также и подчиненные визиря должны быть справедливыми людьми; так царь советует новому визирю: «Вот, что должны говорить о главном писце визиря: справедливый писец – должны говорить о нем». В стране, где взяточничество двора начинается уже с низших служащих, с которыми сталкиваются прежде, чем достигнуть высших должностных лиц, такая «справедливость» была поистине необходима. Визири XVIII династии желали заслужить репутацию неутомимых работников, добросовестных чиновников, величайшая гордость которых заключалась в надлежащем отправлении своей должности. Многие из них оставили отчеты о своем назначении с длинным перечнем служебных обязанностей, высеченные и расписанные на стенах их фиванских гробниц. Из них мы и почерпнули наши сведения о визире.
