Действительно, став сенатором, Петр Иванович ощутил в себе страсть к прожектерству. В современном русском языке это слово звучит как устаревшее и содержит в себе оттенок иронии, современные словари описывают «прожектера» как человека, «увлеченного неосуществимыми, необоснованными проектами». Но в XVIII веке никакой иронии в этом слове не было. Прожектерство поощрял сам Петр, он видал в нем живую заинтересованность в судьбе государства, заботу о его нуждах, умонастроение настоящего гражданина и верноподданного. И не была таковой, если часть проектов оказывалась несбыточной, или не могла быть реализована «здесь и сейчас». Петр хорошо сознавал: для того чтобы добыть крупицы золота, приходится промывать много простого песка. Сознавала это и его дочь. И возможно в том, что удавшиеся проекты Шувалова теперь часто «приписывают» Елизавете (в форме «Елизавета устранила внутренние таможни» и т. д.), есть некоторая доля справедливости. Без согласия, а то и без активной поддержки государыни ни одному проекту Шувалова не дали хода.
Но прежде, чем мы познакомимся с прожектами Шувалова, два слова о том, что представлял собой Сенат при Елизавете. Он учрежден при Петре I как высший орган государственной власти и законодательства. При этом Петр вовсе не собирался делиться с сенаторами своей самодержавной властью. Ему просто требовались чиновники высшего ранга, управленцы, которые могли бы выполнять приказы и самостоятельно решать задачи, поставленные монархом. При Екатерине I и Петре II Сенат утратил звание «правительствующего» и подчинялся Верховному тайному совету, а при Анне Иоанновне – кабинету министров. Но при Елизавете подчеркнуто стремившийся восстановить все учреждения петровского времени Сенат снова стал верховным органом империи, не подчиненным никакому другому учреждению. Теперь в его ведении находились военная и морская коллегия, суды, администрация на местах. Сенат мог принимать законы без личного утверждения императрицы.
Петр Шувалов стал сенатором в 1744 году, ему 33 года, и он, вероятно, чувствовал, что для него пришло время «состояться» на государственном поприще.
* * *
Свой первый «прожект» Петр Иванович предложил в 1745 году, и он касался подушной подати – закон о ней был принят еще Петром и обязывал каждую «душу мужского пола» платить налог в размере 80 копеек в год. Сумма не слишком большая и на местах ее собирали хорошо. Были, конечно, «злостные неплательщики» (которые по большей части просто не могли выплатить такую сумму) и для их поиска приходилось применять войска, но главная проблема не в них. Основная трудность состояла в том, что подать собиралась в основном медными монетами, которые перевозили в Петербург на возах, упакованными в деревянные бочки, а при такой системе учет их весьма затруднителен. Большое количество денег «застревало» на местах, «уезжало» не туда, куда отправлялось, а порой и просто терялось. Сделать что-то с денежной системой Шувалов не мог, но он предложил ряд мер по наполнению казны. Например – введение единой цены на соль. При «свободном рынке» эта цена колебалась от 3 до 50 копеек за пуд, в зависимости от места и времени года. Шувалов предлагал ввести единую цену для всей страны: 30 копеек за пуд, что дало бы казне доход свыше 600 000 рублей. Но этот проект отклонили: сенаторы помнили о соляных бунтах времен Алексея Михайловича и считали, что такое повышение цены на продукт первой необходимости будет плохо принято народом. Шувалов вернулся к этому два года спустя и предложил восстановление соляной и винной монополии государства, контроль над продажей табака. Он указывал, что уравнение цен на соль до 35 копеек за пуд обогатит казну и в то же время позволит снизить прямые налоги.
За эти два года Шувалов успел продвинуться по карьерной лестнице. Неутомимая Мавра Егоровна выхлопотала мужу чин генерал-адъютанта, в соответствии с которым Шувалов должен доносить до Сената указы государыни и назначать гвардейцев в графское достоинство Российской империи и присвоила роду герб с изображением единорога и девизом «За верность и ревность
[14]».
Теперь влияние Шуваловых при Дворе усиливалось, «прожектам» Петра Ивановича чинилось все меньше препон. Возможно поэтому, а возможно потому что недостаток денег ощущался все острее, в 1749 года принята единая цена на соль по всей России – 35 копеек за пуд. Винная же монополия определяла цену вина до 50 копеек за ведро. Эти меры не пользовались популярностью в стране, но они позволили российской экономике восстановиться после очередной войны со Швецией (1741–1743 гг.) и подготовиться к участию в Семилетней воне (1757–1763 гг.).
При этом он не забывал и о своих интересах. В июле 1748 года Шувалов получил на откуп сальные промыслы у Архангельска и на Коле, сроком на 20 лет, с отпуском из казны 6000 рублей на заготовку сала и моржовой кожи, Грунландские китоловные промыслы и тюлений промысел на Ладожском озере. Но и казне от этого была прибыль. Под властью Шувалова эти предприятия стали приносить доход, превышавший прежний в пять раз.
В 1752–1753 годах Шувалов внес в Сенат, пожалуй, самый важный свой проект – об упразднении внутренних таможенных сборов и еще 16 других видов сборов, обременявших крестьянскую и купеческую торговлю. В стране должны были остаться только портовые и пограничные таможни. Конечно, казна теряла доход от внутренних сборов, но, по мнению Шувалова, эти потери должны с лихвой окупиться: развитая внутренняя торговля могла принести больший доход казне.
Его доводы услышали и 20 (31) декабря 1753 года Елизавета Петровна подписала указ «Об уничтожении внутренних таможенных и мелочных сборов». Теперь товары облагались налогом 13 % «в портовых и пограничных Таможнях с привозного и отвозного товара». Такой порядок был выгоден прежде всего российским промышленникам и купцам, торгующим на внутреннем рынке. Сохранился также налог 10 % на вывоз пушнины из Сибири, а вот в Сибирь теперь все товары поставлялись без налога, что способствовало оживлению торговли в этом регионе.
Еще один важный для общественной жизни России закон приняли по инициативе Шувалова в 1753 году. Это тот самый указ, даровавший замужним женщинам контроль над имуществом, который так возмутил князя Щербатова. Французский историк Мишель Ламарш-Марезье, напротив, видит в этом указе огромный шаг в направлении равноправия женщин, сделав который, Россия надолго обогнала Европу. Она пишет в книге «Бабье царство: дворянки и владение имуществом в России»: «Как ни странно, за исключением Щербатова, современники обошли указ 1753 года молчанием. Какой разительный контраст с Западной Европой: если там законодатели принимали акты об имуществе замужних женщин лишь после продолжительных и бурных обсуждений в обществе, то в России преобразование женских прав собственности не вызвало никаких комментариев со стороны элиты. Однако впоследствии российские ученые начали очень высоко оценивать правовое положение женщин в своем отечестве, отмечая странное противоречие между архаичными политическими и экономическими институтами России и сравнительной эмансипированностью русских дворянок. Почти всюду в Западной Европе даже в XIX в. замужние женщины долго дожидались, пока их признали способными контролировать собственное имущество». Русские дворянки, напротив, уже с 1753 г. свободно распоряжались своим состоянием и становились активными участницами рынка купли-продажи земли и крестьян». Таким образом, если даже Шувалов «протолкнул» этот закон, руководствуясь только эгоистическими соображениями, он все равно принес много добра своим соотечественницам.
