3
В любовных романах XVII – начала XVIII века завоевание благосклонности возлюбленной часто сравнивалось с осадой крепости. Была даже книга, написанная в 1679 году и изданная в России 1751-м, которая так и называлась «Подлинное известие о славнейшей крепости, называемой Склонность, ея примечанию достойной осады и взятья купно с приложенным чертежом». Характерно, что на чертеже был изображен не средневековый замок, а «правильная» крепость нового времени с бастионами, куртинами и равелинами, предусматривающая «пушечную дуэль». Руководствуясь чертежом и советами автора, начинающий полководец должен был «производить беспрестанную пальбу, и сперва оба равелины: Пренебрежения, лежащий против главных ворот, – минеровать; не менее ж и равелин Резвость – разорять». Равелины предлагалось разбить пушечным огнем, заминировать и взорвать, взять обломки штурмом. «И тотчас во оных против крепости укрепились и начали вести чрез весьма глубокий болотистый ров (препятствия) галерею противу трех болверков: Высокопочитания, Обнадеживания и Признания, дабы со всею возможною силою на оные напасть. Ибо наперед видно было б, ежели только хоть один из оных болверков взят будет, то крепость необходимо принуждена будет сдаться».
Другой метафорой, пришедшей прямо из эпохи Великих географических открытий было исследование новых земель, путешествие в неведомые края, поиск сокровищ. Самым известным романом, написанным в таком ключе, разумеется «Езда на остров Любви» Поля Тальмана, также написанный в XVII веке и переведенный на русский язык Тердиаковским. В нем любовь сравнивается с экзотической природой, которая влечет к себе человека неодолимой силой:
Нас близко теперь держит при себе Африка,
Около мест прекрасных моря Атлантика.
А сей остров есть Любви, и так он зовется,
Куды всякой человек в свое время шлется.
Стары и молодые, князья и подданны,
Дабы видеть сей остров, волили быть странны.
Здесь на земли со времям всё что уж ни было,
То в сих местах имело желание мило.
Разно сухой путь сюды ведет, также водный,
И от всех стран в сей остров есть вход пресвободный.
Стать, любовность, прикраса, приязнь с красотою
Имеют все пристани сия за собою.
И, привлекая всяка чрез любовны средства,
Любому мужчине предписывалась активная роль – завоевателя, исследователя, а женщина оставалась пусть бесконечно драгоценным, но трофеем.
Жан Жак Руссо научил французов, а потом и всю Европу любить по-новому. Его героиня Юлия стремилась сама решать свою судьбу, отдавалась своему возлюбленному не то что до свадьбы, но даже не будучи его «официальной невестой» (ситуация, немыслимая в любовных романах еще в начале XVIII в.), а потом, выйдя под нажимом родителей замуж за другого, сама познакомила бывшего возлюбленного с мужем, надеясь, что они станут хорошими друзьями. Когда Руссо упрекали в неправдоподобности такого поворота, он напоминал, что гравюра, иллюстрирующая встречу любовника и мужа, называется «Доверие прекрасных душ», и у тех, кто не верит в подобное развитие сюжета, очевидно, что-то не так с красотой души. Словом, Руссо проповедовал любовь-дружбу, когда любовники не только дарят друг другу телесные наслаждения, но и развивают, облагораживают друг друга. Екатерине эта концепция очень нравилась.
* * *
Мы уже знаем, Потемкин вел осаду сердца Екатерины по всем правилам осады крепостей XVIII века. Тут был и непрерывный артиллерийский огонь, и подкопы и ложные отступления. Более того, он нашел себе союзников при дворе, недовольных долгим фавором Орлова.
И наконец, крепость не устояла перед его напором. Орлов получил отставку. Потемкин – должность флигель-адъютанта, дававший беспрепятственный вход во внутренние покои. Помня о том, что даже будучи фаворитом Государыни, он должен оставаться в ее глазах Мужчиной, Который Принимает Решения, Потемкин сам просит об этой милости, и делает это с большим достоинством и изяществом: «Сие не будет никому в обиду, – закончил Потемкин свою просьбу, – а я приму за верх моего счастия, тем паче, что, находясь под особливым покровительством Вашим, удостоюсь принимать премудрые повеления Ваши и, вникая в оные, сделаюсь вяще способным к службе Вашей и отечества».
Екатерина полюбила страстно, искренне и нежно. Ее письма говорят о глубоком чувстве, но я, пожалуй, не буду обильно их цитировать: все они много раз издавались и переиздавались, и желающие без труда их отыщут. Ограничусь только ласковыми прозвищами, с которыми императрица обращалась к своему фавориту. Кроме традиционных для XVIII века обращений – «батюшка», «дружочек», «куколка», «mon coeur», «mon bijou»
[22], «милой и безценный друг собственный, голубчик, Ангел», она придумала свои секретные имена – «Гришенок», «Гришифушечка», «душатка», «душонок», «mon faisan d’or», «la Perruche»
[23], «Мамурка», «Милуша», «милая милюша», «милая милюшечка», «любушечка»…
Проблема заключалась в том, что Екатерина не «благородная девица», которую можно повести под венец, а вдова и самодержица. Существовал исторический анекдот, что она поначалу хотела выйти замуж за Орлова, в благодарность за избавление от Петра III. Но ей отсоветовал один из дипломатов, который сказал, что госпожа Орлова не сможет управлять Россией. У госпожи Потемкиной также не было никаких шансов. Как и в случае Елизаветы и Разумовского, ходили упорные слухи о тайной свадьбе Екатерины и Потемкина, сама императрица пару раз в письмах называла Григория Александровича «мужем», но если эта церемония и свершилась, то она осталась строго охраняемой тайной.
Екатерина смотрела на любовные отношения «сквозь призму Руссо», для нее они были в очень большой степени «доверием прекрасных душ». Зная, что ее «Мамурка» ревнив, она пишет для него «Чистосердечную исповедь», в которой расскажет обо всех своих романах, что были до встречи с Потемкиным, а к конце признается: «Потом приехал некто богатырь. Сей богатырь по заслугам своим и по всегдашней ласке прелестен был так, что услыша о его приезде, уже говорить стали, что ему тут поселиться, а того не знали, что мы письмецом сюда призвали неприметно его, однако же с таким внутренним намерением, чтоб не вовсе слепо по приезде его поступать, но разбирать, есть ли в нем склонность, о которой мне Брюсша сказывала, что давно многие подозревали, то есть та, которую я желаю чтоб он имел. Ну, Госп[один] Богатырь, после сей исповеди могу ли я надеяться получить отпущение грехов своих. Изволишь видеть, что не пятнадцать, но третья доля из сих: первого по неволе
[24] да четвертого из дешперации
[25] я думала на счет легкомыслия поставить никак не можно; о трех прочих
[26], естьли точно разберешь, Бог видит, что не от распутства, к которому никакой склонности не имею, и естьли б я в участь получила смолоду мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась. Беда та, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви. Сказывают, такие пороки людские покрыть стараются, будто сие произходит от добросердечия, но статься может, что подобная диспозиция сердца более есть порок, нежели добродетель. Но напрасно я сие к тебе пишу, ибо после того взлюбишь или не захочешь в армию ехать, боясь, чтоб я тебя позабыла. Но, право, не думаю, чтоб такую глупость зделала, и естьли хочешь на век меня к себе привязать, то покажи мне столько же дружбы, как и любви, а наипаче люби и говори правду».
