Флот покинул Морею и вернулся в Петербург летом 1775 года. Всего в составе пяти эскадр в поход ушли 20 линейных кораблей, 5 фрегатов, 1 бомбардирский корабль и 8 мелких судов. Вернулись же 13 линейных кораблей, 18 фрегатов и 2 бомбардирских судна (часть кораблей была куплена в Европе или захвачена в плен у турецкого флота). Погибло более 4000 человек – треть личного состава. На снаряжение эскадр потратили огромные суммы денег, что заставило Екатерину обратиться за внешними займами к европейским странам. Эти займы были погашены только к концу следующего XIX века.
* * *
Екатерина говорила о турецких войнах и о парке в Царском Селе: «Когда война сия продолжится, то царскосельский мой сад будет похож на игрушечку, после каждого воинского деяния воздвигается в нем приличный памятник».
Действительно, в 1771 году Юрий Фельен строит в Царском Селе Башню-руину, на замковом камне которой написано «На память войны, объявленной турками России сей камень поставлен».
В парке недалеко от дворца появился Кагульский обелиск с надписью «Под предводительством генерала графа Петра Румянцева российское воинство числом семнадцать тысяч обратило в бегство до реки Дуная турецкого визиря Галиль-Бея с силою полторастатысячною».
Потом на острове в Большом пруду появилась Чесменская колонна, в честь победы Алексея Орлова под Чесмой, в Хиосском проливе и при Митиленах. На берегу пруда стояла Морейская колонна с надписью «Войск российских было числом шестьсот человек, кои не спрашивали многчислен ли неприятель, но где он. В плен турков взято шесть тысяч».
В 1771 году в Москве внезапно появилась чума. Ходили слухи, что ее занесли турки в отместку за победы русского оружия. Ежедневно погибало более тысячи человек, а у правительства не было опыта борьбы с эпидемиями. Генерал-губернатор П.С. Салтыков, запаниковав, уехал из Москвы, за ним – покинул обер-полицмейстер И.И. Юшков и другие высокопоставленные лица. На улицах мгновенно появились мародеры и горожане оказались беззащитны перед ними, нужно было срочно принимать меры. Тогда императрица послала в Москву Григория Орлов «с полною мочию». Граф энергично принялся за дело. Он установил карантин и начал выплачивать денежное вознаграждение всем, кого выписывали из больниц. Теперь больные уже не прятались по домам, заражая окружающих, и эпидемия вскоре сошла на нет. Екатерина с триумфом встретила Григория в Царском Селе и велела воздвигнуть ворота, на которых было написано «Орловым от беды избавлена Москва».
Потемкин видел, что все вокруг него прославляет его предшественников. И похвалы были вполне заслуженными. Сам же Потемкин не был ни полководцем, ни флотоводцем, он не выигрывал генеральных сражений, не завоевывал новых земель, не приносил трофеев к стопам императрицы. В то же время, по слова Огаркова, «с первых же дней своего повышения Потемкин показал, что он совсем не хочет быть только „мебелью“ при дворе; подобная роль для честолюбивого, гордого князя, для человека такого ума, какой был у Потемкина, являлась неудобной». Тогда он решил прославиться иным образом.
Он видел, что война на Средиземном море зашла в тупик не в малой степени из-за растянутости коммуникаций. Нужно было организовать постоянную базу для флота и армии в непосредственной близости от театра военных действий. А Потемкин оказался прирожденным организатором.
В 1774 году он добивается назначения губернатором Новороссии, Азова и Астрахани. Одновременно он составляет и при поддержке Екатерины проводит в жизнь план по уничтожению знаменитой Запорожской сечи. «Это гнездо смелых бандитов, нападавших на своих и чужих и грабивших безнаказанно магометан и православных, не могло быть терпимо в благоустроенном государстве. Генерал Текеллий с сильным отрядом явился в Запорожье и занял место, где помещалась Сечь, войсками», – пишет Огарков. Чтобы защитить Новороссию от набегов с Кавказа, Потемкин вел переговоры о подданстве с грузинским царем Ираклием.
Теперь Новороссия открыта для колонизации. Энергично принявшись за заселение этих территорий, князь приглашает туда славян и православных с Балкан и основывает города Херсон в устье Днепра, Николаев и Екатеринослав.
Для строительства, как и во времена Петра I, сгоняли крепостных мастеров со всей России. Позже, когда император Иосиф II увидит города, возведенные Потемкиным, всего за десять с небольшим лет, он скажет: «Мы в Германии и Франции не смели бы предпринимать того, что здесь делается. Владелец рабов приказывает – рабы работают; им ничего не платят или платят мало; их кормят плохо; они не жалуются…».
Граф Роже де Дама бывший свидетелем деятельности Потемкина писал: «Я ежечасно сталкиваюсь с новыми, фантастическими азиатскими причудами князя Потемкина. За полчаса он перемещает целую губернию, разрушает город, чтобы заново отстроить его в другом месте, основывает новую колонию или фабрику, переменяет управление провинцией, а затем переключает все свое внимание на устройство праздника или бала…».
Херсон Потемкин рассматривал как будущий «южный Петербург» – речной порт с выходом в море и центр кораблестроения. В Екатеринославле, будущей столице Новоросии, Потемкин планировал возвести «судилища, наподобие древних базилик», устроиться лавки вроде «Пропилей в Афинах», музыкальная консерваторию и др.
Видно, что прагматик в нем постоянно боролся с визионером, и хотя прагматик добивался больших практических успехов, визионер строил планы для потомков.
4
Именно способность видеть в деталях контуры желаемого будущего сближала Потемкина и Екатерины. В конце 1770-х – начале 1780-х годов судьба явно благоволила императрице, а она была не из тех, кто не умеет пользоваться ее милостями.
В 1777 году невестка императрицы Мария Федоровна рожает первого ребенка и это оказывается сын. Екатерина в восторге. Когда-то Елизавета отняла у нее маленького Павла сразу же после его рождения, Екатерина видела его по часу в месяц и так и не смогла искренне полюбить. Теперь же она забирает внука себе и воспитывает по «Эмилю» Руссо: не кутает, не пеленает, не укачивает, приказывает не понижать голос в его присутствии и даже… стрелять под окнами из пушек, чтобы приучить младенца ничего не бояться. Она посылает шведскому королю модель люльки, в которой лежит наследник русского трона, и куклу, на которой показано, как его одевают. Разумеется, имя младенцу Екатерина также придумывает сама. Как же она назовет его?
Все ждут, что ребенок будет зваться Петром, как и его отец. Но видимо, это имя все еще ненавистно Екатерине, и мальчика нарекают Александром. Она пишет своему постоянному корреспонденту Фридриху Мельхиору барону фон Гримму: «Я бьюсь об заклад, что вы вовсе не знаете того господина Александра, о котором я буду вам говорить. Это вовсе не Александр Великий, а очень маленький Александр, который родился 12-го этого месяца в десять и три четверти часа утра. Все это, конечно, значит, что у великой княгини только что родился сын, который в честь святого Александра Невского получил торжественное имя Александра и которого я зову господином Александром… Но, Боже мой, что выйдет из этого мальчугана? Я утешаю себя тем, что имя оказывает влияние на того, кто его носит; а это имя знаменито. Его носили иногда матадоры… Жаль, что волшебницы вышли из моды; они одаряли ребенка, чем хотели; я бы поднесла им богатые подарки и шепнула бы им на ухо: сударыни, естественности, немножко естественности, а уж опытность доделает все остальное».
