Под камнем сим лежит граф Виктор Кочубей.
Что в жизни доброго он сделал для людей,
Не знаю, чорт меня убей.
Но пока, в начале нового века, Виктор Павлович уверен, что сделает много добра и потомки будут вспоминать его с благодарностью. Он является членом «негласного комитета» – компании молодых друзей Александра, с которыми император обсуждает, «как нам обустроить Россию». Обсуждает тайно, так как многие из его подданных боятся реформ и он обещал им, вступая на престол, что «при мне все будет, как при бабушке».
Но «негласный комитет» работает и вскоре материалам его заседаний Сперанский готовит записки: «О коренных законах государства», «О свободе и рабстве», «О постепенности усовершения общественного», «О силе общественного мнения» и «Записка об устройстве судебных и правительственных учреждений в России».
В 1803 году по распоряжению императора он составляет «План общего образования судебных и правительственных мест империи», затем «Записку об устройстве судебных и правительственных учреждений в России» и «Положения об устройстве учебных заведений», благодаря которому школы всех степеней были открыты для детей всех сословий, в Казани, Харькове, Вильнюсе и Дерпте появились университеты, в Царском Селе – лицей.
«Коренные законы государства», о которых идет речь в одной из записок, это, по мысли Сперанского, законы, которые должны защищать народ от произвола государя. «Сии правила названы коренными государства законами, и собрание их есть общее государственное положение, или конституция, – пишет Михаил Михайлович. – Правительство, на сем основании учрежденное, если или ограниченная монархия или умеренная аристократия. – И еще раз подчеркивает: – Коренные государства законы представляют собой пределы самодержавной воле».
Сперанский подчеркивает, что соотношения власти самодержавной и «народной» различно в современных ему европейских странах: «По различию коренных государства законов власть самодержавная бывает более или менее ограничена. Иногда законы сии оставляют ей власть делать все постановления до собственности личности и чести граждан относящиеся, только бы не отходили они от коренных законов, и вместе исполнять сии постановления; тогда власть законодательная остается соединенною со властию исполнительною; иногда все, что принадлежит до законов, народ приемлет на себя и установляет для сего особенную законодательную силу, и тогда правительство имеет только власть исполнять; иногда, наконец, народ, принимая правительство в соучастие власти законодательной, берет вместо того известное соучастие во власти исполнительной, подвергая ее своему отчету или назначая ей средства содержания. Все сии различные властей сопряжения, разделения и ограничения производят столько же различных образов правления».
Но подчеркивает, что любое законодательство является фикцией, без четко прописанных механизмов их защиты. «В самом деле, какие бы законы народ ни издавал, если власть исполнительная не рассудит приводить их в действие, они будут пустые теории; если законодатели не будут иметь средств заставить исполнительную власть приводить волю их в действие, мало-помалу они станут все под ее влиянием, и государство, сохранив всю наружность принятого им образа правления, в самом деле будет водимо единою волею правительства».
Сперанский отмечает, что «наружный образ правления» может быть обманчив: «Рим под властью кесарей неоспоримо имел самое деспотическое правление, но наружный образ его был весь республиканский. Законы издавались от Сената; были народные трибуны; все почти разделение властей существовало в прежнем своем порядке, но свобода Рима была уже ниспровергнута в самых ее основаниях». Из этого следует весьма неожиданный вывод: Россия «наружно» оставаясь монархией, может стать страной, где осуществляется истинное народовластие. Как этого достичь?
Во-первых, «нет ничего нелепее и убийственнее для свободы, как раздробление состояний по промыслам их и исключительные права их. Правило сие можно назвать коренным уложением самовластия».
Во-вторых, «поелику нельзя себе представить, чтоб весь народ употребил себя к охранению пределов между им и правительством, то по необходимости должен быть особенный класс людей, который бы, став между престолом и народом, был довольно просвещен, чтоб знать точные пределы власти, довольно независим, чтоб ее не бояться, и столько в пользах своих соединен с пользами народа, чтоб никогда не найти выгод своих изменить ему. Это будет живая стража, которую народ вместо себя поставит на пределах государственных сил».
Эти «живые стражи» не могут быть выборными, так как выборы открывают простор для коррупции. Они также не могут быть чиновниками, напротив, им необходима «независимость в местах государственных от назначений верховной власти». И третье условие – их интересы должны совпадать с интересами народа. Это должен быть весьма малочисленный класс, который государство должно будет обеспечить богатством, так как «Бедность в настоящих политических системах не может почти быть совместна с уважением, а тем менее с духом независимости». Еще одно условие, необходимое для того, чтобы эта элита не теряла связи с народом, то «если постановлено будет: 1) чтоб дети сих людей, исключая первородных, были в числе народа, тогда притеснять народ было бы притеснять собственных своих детей, 2) чтоб все то, что касается до имений сего высшего класса, ведомо было в судилищах, по избранию народа составляемых». Интересна эта оговорка о первородных детях: Сперанский представляет себе «охранителей», как некое новое дворянство, обладающее правом передавать свое состояние по наследству, хотя и по принципу майората.
Кого имел в виду Сперанский? Некоторые историки считают, что он еще в начале века предвидел появление во второй его половине «демократической интеллигенции» – образованных выходцев из народа, которые став учеными, адвокатами, журналистами, писателями защищали интересы народа, едва ли это так. Именно во второй половине XIX века стало ясно, что нет прямой зависимости между происхождением человека и его убеждениями. «Знамя» демократической литературы Николай Алексеевич Некрасов – дворянин, дворянами были и Тургенев и Толстой. А символ реакционизма, о котором еще пойдет речь в этой книге, Константин Петрович Победоносцев – внук священника. Впрочем, Победоносцев, как и Некрасов, считал, что отстаивает именно интересы народа.
Нельзя не заметить противоречия в словах Сперанского: он считает, что «охранители» должны быть полностью отделены от власти, и одновременно обласканы ей, наделены состоянием и «знаками почета». Впрочем, в отдельных местах своего трактата он все же называет их «государственными чиновниками», в другом – «истинным монархическим дворянством». Его отличие от «обычного дворянства» он описывает так: «С народом связан он будет неразрывными узами родства и имении, с престолом – столь же неразрывным союзом почестей и некоторым количеством собратий своих, волею монарха в сословие его вводимых».
Как же будет осуществляться деятельность «охранителей»? Сперанский рассматривает вполне вероятный сценарий: «Спросят, может быть, какую силу государство, сим образом во внутреннем своем правлении устроенное, может противопоставить, когда государь предприимчивый и властолюбивый вздумает, опрокинув его коренные законы, испровергнуть права его и попрать его свободу?» Например, так поступила в свое время Анна Иоанновна, разорвавшая кондиции. Какой государственный механизм будет работать в этом случае? Здесь нам предстоит услышать нечто еще более поразительное: «Никакое и самомалейшее нарушение закона не может произойти от правительства, чтоб оно в то же время не было примечено высшим классом народа, поставленным для охранения закона, и, следовательно, всем народом по естественной связи между им и сим классом существующей. Отсюда голос ропота не будет частным отголоском неудовольствия, но голосом целого народа, а народ всегда и для всех ужасен, когда вопль его совокупится воедино». Запомните эти слова. Позже мы узнаем, как они «аукнулись» Сперанскому.
