Сперанский не имел (я говорю уже, к сожалению, как о былом и прошедшем) ни характера, ни политической, ни даже частной правоты. Участник и даже, может быть, один из возбудителей – по тогдашнему направлению умов – филантропических мечтаний Александра, Сперанский был в то время либералом, потому что видел в этом личную свою пользу, а когда минул век либерализма, то перешел, в тех же побуждениях, к совершенно противоположной системе. Он был либералом, пока ему приказано было быть либералом, и сделался ультра, когда ему приказали быть ультра. И поэтому я убежден, что Сперанский никогда не мог быть человеком опасным, сколько ни старались в том уверять его ненавистники и люди недальновидные. Чтобы быть опасным, надобно иметь характер и твердую волю, а Сперанский всегда искал более милости, чем славы.
С другой стороны, обещания ему ничего не стоили, точно так же, как комплименты или ласки; но весьма прост был тот, кто им доверял или кто строил на этом шатком основании. Обворожительное обхождение привлекало ему с первого разу все сердца; но когда постепенно открывалось, что оно было „всем общее, как чаша круговая“, что под оболочкой этих гладких слов не заключалось ничего существенного, что это был один обман ловкого и приветливого ума, безо всякого участия сердца, – то естественно, что следовало охлаждение. Я не думаю, чтобы Сперанский имел хоть одного истинного друга и чтобы был на свете хоть один человек, которого бы он искренно любил. Политику и холод деловой жизни он переносил и в свой кабинет, где продолжал постоянно играть роль умного хитреца, даже в самых тех беседах, где – по-видимому для не знавших его близко – не могло не принимать какого-нибудь участия сердце. Скольких людей обманул он льстивыми своими обещаниями и ласковым приемом, благодетельствуя истинно только тем, которые нужны были для его видов или когда самые эти благодеяния входили в его виды».
М. А. Корф
Именным Высочайшим указом, от 1 января 1839 года, в день своего 67-летия, Сперанский возведен в графское достоинство Российской империи. Жить ему оставалось всего 41 день.
Михаил Михайлович умер от воспаления легких 11 (23) февраля 1839 года, оставив нам немало загадок. Одни касаются «сослагательного наклонения истории», каким путем пошла бы она, будь законы, предложенные Сперанским, приняты? Могли ли бы их в принципе принять, если бы не было угрозы со стороны Франции? Могла ли Россия уже в начале XIX века стать конституционной монархией? К каким последствиям это бы привело? Другие загадки касаются личности реформатора.
По свидетельству дочери Сперанского, любимая книга ее отца «Дон Кихот», но что привлекало его в этом сюжете? Сатира на человеческое общество, чья фальшь становится явной при встрече с чудаком, который надел на голову бритвенный тазик и вообразил себя рыцарем? Или сам этот чудак, сражающийся во имя добра, как он его видит и понимает, хотя все его старания вызывают всеобщие насмешки? До какой степени Сперанский отождествлял себя с Дон Кихотом и проводил ли он вообще такую аналогию? Насколько точен и правдив портрет, набросанный Корфом, и согласился бы с ним сам Сперанский? Насколько верно понял его Толстой? Вопросы из того разряда, ответ на который мы, наверное, не узнаем никогда.
Глава 7. Алексей Андреевич Аракчеев
1
Однажды в Гатчине, где Павел, еще великий князь, находился в почетной ссылке, отлученный от двора матери, опасался, что та передаст корону через его голову любимому внуку Александру, и срывал злобу, без устали гоняя по плацу перед дворцом солдат, произошел такой случай. По окончании смотра на дворцовой площади Павел Петрович удалился, забыв отдать команду разойтись. Батальоны постояли-постояли некоторое время, а потом офицеры отдали приказ возвращаться в казармы. Все, кроме одного. Артиллерийская батарея так и осталась на плацу со своим командиром ждать приказа главнокомандующего. Неизвестно, был ли это хмурый и промозглый, осенний день, или, напротив солдаты страдали от жары, или шел снег: пусть каждый вообразит себе картину по своему вкусу. Ясно было одно: стоять без отдыха, без еды и питья было вовсе не весело, и непонятно было когда прекратится этот нежданный «дозор». Но командир стоял навытяжку, стояли и солдаты.
Наконец Павел выглянул в окно и заметил одинокое подразделение, так и не покинувшее свой пост. Он спустился к ним, выслушал рапорт командира и дал наконец приказ разойтись. Фамилия командира, как вы наверняка уже догадались, была Аракчеев. И в 1796 году Павел назначил его инспектором гатчинской пехоты, а затем и комендантом Гатчины. В подчинении Аракчеева оказались трехтысячное гатчинское войско и сам город.
Вполне возможно, что эта история – только легенда, но ведь о человеке можно судить и по тому, какие легенды о нем складывают. Во всяком случае о его репутации, а репутация у Аракчеева в своем роде замечательная.
Павел I
Николай Александрович Саблуков, один из доверенных офицеров Павла, оставил нам такой, далеко не лестный, портрет Аракчеева: «По наружности Аракчеев походил на большую обезьяну в мундире. Он был высокого роста, худощав и мускулист, с виду сутуловат, с длинной тонкой шеей, на которой можно было бы изучать анатомию жил и мускулов и тому подобное. В довершение того он как-то особенно смарщивал подбородок, двигая им как бы в судорогах. Уши у него были большие, мясистые; толстая безобразная голова, всегда несколько склоненная набок. Цвет лица был у него земляной, щеки впалые, нос широкий и угловатый, ноздри вздутые, большой рот и нависший лоб. Чтобы закончить его портрет, скажу, что глаза у него были впалые, серые и вся физиономия его представляла страшную смесь ума и злости… Характер его был настолько вспыльчив и деспотичен, что молодая особа, на которой он женился, находя невозможным жить с таким человеком, оставила его дом и вернулась к своей матери. Замечательно, что люди жестокие и мстительные обыкновенно трусы и боятся смерти. Аракчеев не был исключением из этого числа: он окружил себя стражею, редко спал две ночи кряду в одной и той же кровати, обед его готовился в особой кухне доверенною кухаркою (она же была его любовницею), и когда он обедал дома, его доктор должен был пробовать всякое кушанье, и то же делалось за завтраком и ужином».
Н.А. Саблуков
А.А. Аракчеев
