«а) грамматическое учение языков: российского, латинского, французского, немецкого;
б) науки нравственные: первоначальные основания закона божия и философии нравственной. Первоначальные основания логики;
в) науки математические и физические: арифметика, начиная с тройного правила; геометрия; часть алгебры; тригонометрия прямолинейная; начала физики;
г) науки исторические: история российская, история иностранная, география, хронология;
д) первоначальные основания изящных письмен: избранные места из лучших писателей с разбором оных. Правила риторики;
е) изящные искусства и гимнастические упражнения: чистописание, рисование, танцование, фехтование, верховая езда, плавание».
Эта программа с предназначалась для первого трехлетия. Затем шел курс, приравненный к университетскому: «а) науки нравственные, b) физические, c) математические, d) исторические, e) словесность, f) языки, g) изящные искусства и гимнастические упражнения. В течение сего курса, если время позволит, дается воспитанникам понятие также о гражданской архитектуре и перспективе как об искусствах, в общежитии необходимых».
При начальном обучении большое значение уделялось родному и иностранным языкам. Сперанский рекомендовал уделить много времени заучиванию «коренных слов», от которых образуется большое количество производных слов и как можно раньше начинать практиковаться в переводах. Какого результата он ожидал? «В течение трех лет начального курса обучение языкам должно быть доведено до такой степени, чтоб на латинском воспитанники могли разрешать каждый период и переводить с латинского языка с помощью лексикона Федра или Корнелия Непота, как книги удобнейшие. Что принадлежит до российского, французского и немецкого языков, они должны переводить с одного на другой с свободою». Горчаков проявлял большие способности к языкам и при выходе из лицея говорил не только по-французски и по-немецки, но еще и по-английски и по-итальянски.
Что до математики, то за первые три года ученики должны были выучить «арифметику, все части простой геометрии, тригонометрию прямолинейную и алгебру до кубических уравнений», а также «первые основания механики и математической географии». Из физики – «как общие, так и особенные свойства тел; познание магнитных, электрических и гальванических явлений и опытов».
Для обучения истории Сперанский рекомендовал как можно шире использовать хронологические таблицы «дабы связь происшествий тем удобнее могла быть понимаема» и географические карты, «остановлять внимание на деяниях великих людей и заставлять воспитанников пересказывать их, указуя между тем им истинные отличительные черты каждого характера». Учащиеся так же должны были практиковаться в сочинениях, переходя от «простого повествования» к составлению речей и использованием ораторских приемов.
На старшем курсе ученики должны глубоко изучить правоведение, «права публичного, права частного и особенно права российского и пр.», знать «статику, гидравлику, артиллерию и фортификацию», изучая историю «представить в разных превращениях государств шествие нравственности, успеха разума и падения в разных гражданских постановлениях».
В свободное время ученики, как было принято, издавали литературные журналы «Юное перо», «Неопытный пловец», «Лицейский мудрец» и т. д. Верховодили, разумеется, Пушкин, Дельвиг и Кюхельбекер, хотя лучшим поэтом Лицея считался Илличевский. Горчаков же пробовал себя в прозе. Он написал то ли повесть, то ли трагедию «Изяслав», которая, к сожалению, не сохранилась.
* * *
Изоляция от семей сильно сближала воспитанников, создавала то ощущение, которое позже передал Пушкин в стихотворении, написанном к очередной лицейской годовщине 19 октября:
Куда бы нас ни бросила судьбина,
И счастие куда б ни повело,
Все те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село.
Кстати, лицейские прозвища Пушкина и Горчакова были похожи. Пушкин – Француз, Горчаков – Франт.
Есть среди первых стихов Пушкина и два послания «Князю А.М. Горчакову», одно – шутливое, которое сам адресат счел неприличным, другое – торжественное и печальное, как и полагалось перед выпуском. Но нам, знающим дальнейшие события, они могут показаться пророческими:
Мой милый друг, мы входим в новый свет;
Но там удел назначен нам не равный,
И розно наш оставим в жизни след.
Тебе рукой Фортуны своенравной
Указан путь и счастливый, и славный, –
Моя стезя печальна и темна…
Эту дружбы не нарушала даже конкуренция, которая поощрялась учителями. Учеников в классе и в столовой сажали по успеваемости. Первые места, как правило, занимали Вольховский, Пущин, Матюшкин и Кюхельбекер. «В хвосте» плелись Константин Данзас и Силольверий Брольо (Броглио), близко к концу сидел Пушкин, как правило, из-за рассеянности и неумения сосредоточиться. Позже в черновом варианте стихотворения «19 октября» Пушкин напишет:
Пускай опять Вольховский сядет первым,
Последним я, иль Брольо, иль Данзас.
Справедливости ради нужно отметить, что Сильвестр Брольо приехал вместе с отцом из Пьемонта, и еще плохо говорил по-русски. Данзасу же, по мнению лицейских педагогов, свойственны «мешковатость, вялость, неловкость, и притом и леность». Товарищи называли его Медведь.
Горчаков вместе с Корфом и Ломоносовым изо всех сил пытались занять первые места. Профессор И.Ф. Кошанский писал о Горчакове: «Князь Александр Горчаков один из тех немногих питомцев, кои соединяют все способности в высшей степени: особенно заметна в нем быстрая понятливость, объемлющая вдруг и правила, и примеры, которая, соединяясь в нем с чрезмерным соревнованием, прилежанием, особенно с каким-то благородно-сильным честолюбием, превышающим его лета, открывает быстроту разума и некоторые черты гения, но сии способности, развиваясь быстро, сильными порывами, вредят его здоровью. Успехи его чрезвычайны».
А второй директор лицея Е.А. Энгельгардт отзывался о нашем герое так: «Сотканный из тонкой духовной материи, он легко усвоил многое и чувствует себя господином там, куда многие еще с трудом стремятся. Его нетерпение показать учителю, что он уже все понял, так велико, что никогда не дожидается конца объяснения. Если в схватывании идей он выказывает себя гениальным, то и во всех его более механических занятиях царят величайший порядок и изящество.
Так как он с самого детства был подвержен всяким внешним и внутренним эмоциям, этот пыл подорвал его организм, в особенности легкие, чему больше всего способствовал один чрезвычайно разрушительный порок, которому он, к сожалению, был подвержен уже с ранних лет. Теперь его здоровье, по-видимому, совсем восстановилось, хотя его экспансивность нисколько не уменьшилась. Поскольку и теперь, однако, пылкость его стихия, то кажется, что она уничтожила все более спокойные и добрые свойства его души и при его остром чувстве собственного достоинства у него проявляется немалое себялюбие, часто в отталкивающей и оскорбительной для его товарищей форме. Чаще всего он вступал в спор с Кюхельбекером. От одних учителей он отделывается вполне учтивыми поклонами, а с другими старается сблизиться, так как у них он находит или надеется найти поддержку своему тщеславию. В течение долгого времени он непременно хотел оставить лицей, ибо думал, что в познаниях он больше не может двигаться вперед, и надеялся блистать у своего дядюшки».
