Борис Кустодиев писал жене: «Видел вчера вечером памятник Александру III. Очень смешной и нелепый, лошадь совсем без хвоста, с раскрытым ртом, как будто страшно кричит, упирается и не хочет идти дальше, а он сам нелеп и неуклюж, особенно комичное впечатление сзади! Спина как женская грудь и лошадиный зад без хвоста. Кругом масса народа, очень меткие и иронические замечания делают»…
Памятник Александру III. Современное фото
И наконец философ серебряного века Василий Розанов, написал об этом памятнике целое эссе. Он так описывает свои впечатления от проекта памятка: «Это замечательно, это замечательно! Тут все мы, вся наша Русь от 1881 до 1894 года, – чаяния, неуклюжие идеалы, „тпрр-у“, „стой“ политики и публицистики, в которой и я так старался, бывало… Да и все мы, сколько нас!!. Боже, до чего это верно! До чего это точно! Тут и Грингмут, и М.П. Соловьев, главноуправляющий по делам печати, и Л.А. Тихомиров, и субсидируемое старообрядцем Морозовым „Русское Обозрение“, которого никто не читал, оно давало только убытки. Сколько пота… И вот – 1902 год, и только теперь, оглянувшись, видишь, как все это было…
…было похоже на этот памятник?
Я не знаю что, как, но я сам с величайшими усилиями тянул „гуж“ в эти годы, и вот, взглянув на это, на эту бесхвостую лошадь – непременно бесхвостую! – и плачу, и негодую, и смеюсь каким-то живым смехом, «от пупика»… Потому что все это – правда, в этом коне, всаднике, монументе!.. Изумительно!».
Здесь нужно еще отметить, что по мысли инициатора Сергея Юльевича Витте, памятник должен стать не карикатурой, а данью уважения Александру III. Он пишет: «По смерти Императора Александра III, в виду моего чувства поклонения его памяти, я сейчас же возбудил вопрос о сооружении ему памятника, зная, что если это не будет сделано, покуда я нахожусь у власти, то это затем не будет сделано в течение многих десятков лет». И замечает: «Отчасти эта критика была связана с тем, что памятник Императору Александру III, Императору весьма реакционному, был так скоро открыт благодаря моему содействию, моей энергии, в то время, когда памятник Александру II в то время и до настоящего времени отсутствует. Затем в некоторых слоях общества этот памятник критиковали в виду моего участия в этом деле, а большинство критиковало потому, что этот памятник вообще имеет в себе нечто несуразное».
Так кем же был этот человек, который вызывал ненависть в прогрессивной Российской интеллигенции и к которому Витте испытывал, по его собственным словам, «чувство поклонения»?
* * *
Александр стал наследником престола в 1865 году, когда от чахотки скончался его старший брат 22-летний Николай. Александру тогда исполнилось двадцать лет, и он влюблен во фрейлину своей матери, княжну Марию Мещерскую. Почти сразу же после провозглашения Александра наследником встал вопрос о его женитьбе. На семейном совете было решено, что Александр должен посвататься к невесте своего покойного старшего брата – принцессе из Дании Марии Софие Фредерике Дагмар.
Решение это далось великому князю трудно, но сыновняя почтительность и братская привязанность победили все сомнения: Александр не мог подвести семью. В дневнике он пишет: «Я чувствую, что могу и даже очень полюбить милую Минни, тем более что она так нам дорога. Даст Бог, чтобы все устроилось, как я желаю. Решительно не знаю, что скажет на все это милая Минни; я не знаю её чувства ко мне, и это меня очень мучает. Я уверен, что мы можем быть так счастливы вместе. Я усердно молюсь Богу, чтобы Он благословил меня и устроил мое счастье».
В 1881 году, когда он вступил на престол, ему уже 37 лет и у него и Марии Федоровны (такое имя приняла Дагмар при крещении в православие) было четверо детей, старшему из которых, будущему императору Николаю едва исполнилось 13 лет. Как и Александру I, Александру III пришлось занять престол после гибели своего предшественника.
«Страшным было его вступление на царство, – писал его учитель и друг Победоносцев. – Он воссел на престол отцов своих орошенный слезами, поникнув головой, посреди ужаса народного, посреди шипения кипящей злобы и крамолы. Но тихий свет, горевший в душе его, со смиреньем, с покорностью воле Промысла и долгу, рассеял скопившиеся туманы, и он воспрянул оживить надежды народа. Когда являлся он народу, редко слышалась речь его, но взоры были красноречивее речей, ибо привлекали к себе душу народную; в них сказывалась сама тихая, и глубокая, и ласковая народная душа, и в голосе его звучали сладостные и ободряющие сочувствия. Не видели его господственного величия в делах победы и военной славы, но видели и чувствовали, как отзывается в душе его всякое горе человеческое и всякая нужда и как болит она и отвращается от крови, вражды, лжи и насилия. Таков сам собою вырос образ его пред народом, пред всею Европой и пред целым светом, привлекая к нему сердца и безмолвно проповедуя всюду благословение мира и правды».
Но у нового императора нет времени для скорби, ему нужно принимать решения. Он приказывает армии контролировать вместе с полицией порядок в столице, перевозит семью в Гатчинский дворец, поручает Отдельному корпусу жандармов провести расследование и в кратчайшие сроки предать суду убийц Александра II. Суд начинается 26 марта, менее чем через месяц после взрывов на Екатерининском канале.
Но еще до этого Александру III пришлось решать важнейший вопрос, который не решил его отец – вопрос о введении в стране конституции, проект которой разработал по поручению Александра II министр внутренних дел граф Михаил Тариэлович Лорис-Меликов. Она предусматривала разовый созыв представительного органа с законосовещательными правами, по сути – еще одной «Уложенной комиссии». Право законодательной инициативы, как и в проекте Сперанского, сохранялось за монархом. 1 марта перед тем, как ехать в Михайловский манеж, император сообщил Лорис-Меликову, что через четыре дня проект будет вынесен на обсуждение Совета министров.
М. Т. Лорис-Меликов
Елизавета Алексеевна Нарышкина гофмейстерина двора, вспоминает:
«Атмосфера для всех была тяжелая, все говорили о страхах и опасностях. По настоянию Баранова царская чета лишала себя иногда присутствия на панихидах в Петропавловский крепости, собиравших весь двор, все общество и всех иностранных дипломатов и иностранных принцев, командируемых своими державами. Это производило удручающее впечатление. Разговоры не умолкали со всей страстностью напряженного состояниея ума. Спрашивалось, какое направление принять правительству нового царствования? Не остановится ли вовсе течение, избранное покойным государем или наступит реакция? На первом Совете министров 8 марта Лорис-Меликов представил свой проект с одобрительной подписью государя Александра II. Это знаменательное заседание хорошо известно; некоторые периодические издания, пользуясь официальными документами, воспроизвели его дословно и с большей точностью, чем я могла бы сделать. Министр военный Дмитрий Александрович Милютин и финансов Александр Агеевич Абаза защищали программу Лориса, Победоносцев говорил последний. В пламенной речи, весь бледный и потрясенный негодованием и скорбью, он начал с того, что программа эта есть начало конституции и что осуществление ее будет распадом России, что придется тогда сказать: „Finis Russie!“, – и окончил свою речь красноречивым указанием на Петропавловскую крепость, видимую из окон, со словами, что теперь, когда в этом храме лежит еще не погребенное тело царя-мученика, убитого революционной партией, не время усилить ее течение новыми законами, в ее духе. Эта речь произвела громадное впечатление. Государь остался в раздумии и отложил всякое решение. Идея Победоносцева совпала с его личным чувством».
