В самом деле раздумье государя было непродолжительным. Александр немедленно отправляет Лорис-Меликова в отставку и пишет на его докладе: «Слава Богу, этот преступный и спешный шаг к Конституции не был сделан, и весь этот фантастический проект был отвергнут в Совете министров весьма незначительным меньшинством».
Но через год, в мае 1882 года, новый министр внутренних дел Н.П. Игнатьев вернулся к идее создания представительного органа, на этот раз в виде реанимированного земского собора. В составлении этого проекта принимал участие уже знакомый нам Иван Сергеевич Аксаков. Победоносцев снова возражал, и проект снова не приняли, а его авторы потеряли свои должности. Через два года Победоносцев писал императору о самой идее конституционного правления: «Ныне оно уже дискредитировано всюду, но всюду ложь эта въелась, и народы, уже не в силах от нее освободиться, идет навстречу судьбе своей… Как же безумны, как же ослеплены были те, quasi-государственные русские люди, которые задумали обновить будто бы Россию, и вывести правительство из смуты и крамолы, посредством учреждения какой-то палаты представителей! Как лекарство от болезни, состоящей в расслаблении власти. Как были легкомысленны те, которые были готовы уступить им и принять сочиненный рецепт. Кровь стынет в жилах у русского человека при одной мысли о том, что произошло бы от осуществления проекта графа Лорис-Меликова и друзей его. Последующая фантазия графа Игнатьева была еще нелепее, хотя под прикрытием благовидной формы земского собора. Что сталось бы, какая вышла бы смута, когда бы собрались в Москве, для обсуждения неведомо чего, расписанные им представители народов и инородцев империи, объединяющей вселенную, наполненной пустынями империи, в коей иной приход Якутской области (1.100 верст длиной), или уезд сибирской может вместить пространство целой Франции. Кому была бы от этого радость и победа, так это полякам, которые, несомненно стоят, скрытые, в центре всякого так называемого конституционного движения в России.
Тут было бы для них полное поле деятельности, вольная игра – и гибель России… Это – самая страшная опасность, которую я предвижу для моего отечества и для вашего величества лично. Доколе жив, не оставлю сей веры, не перестану твердить то же самое и предупреждать об опасности. Болит мой душа, когда вижу и слышу, что люди, власть имущие, но, видно, не имущие русского разума и русского сердца, шепчутся еще о конституции. Пусть они иногда еще подозрительно на меня озираются, как на заведомого противника этой роковой фантазии. Я жив еще и не затворяю уст своих, но когда придется мне умирать, я умру с утешением, если умру с убеждением, что ваше величество стоите твердо на страже истины и не опустите того знамени единой власти, в котором единственный залог правды для России. Вот где правда, а тем – ложь, роковая ложь для судеб России».
Очень скоро имя Победоносцева стало символом реакционного правления Александра III. Наверно, многие из вас помнят строки Александра Блока:
В те годы дальние, глухие,
В сердцах царили сон и мгла:
Победоносцев над Россией
Простер совиные крыла,
И не было ни дня, ни ночи
А только – тень огромных крыл;
Он дивным кругом очертил
Россию, заглянув ей в очи
Стеклянным взором колдуна;
Апологеты Победоносцева полагают, что возможно в этих строках скрыта похвала обер-прокурору Синода, так как сова является символом мудрости. Но окончание этой строфы не оставляет сомнений в том, каково было отношение Блока к Победоносцеву:
Под умный говор сказки чудной
Уснуть красавице не трудно, –
И затуманилась она,
Заспав надежды, думы, страсти…
Но и под игом темных чар
Ланиты красил ей загар:
И у волшебника во власти
Она казалась полной сил,
Которые рукой железной
Зажаты в узел бесполезный…
Колдун одной рукой кадил,
И струйкой синей и кудрявой
Курился росный ладан… Но –
Он клал другой рукой костлявой
Живые души под сукно.
К слову, не у одного Блока Победоносцев ассоциировался с совой. На зарисовке Репина к картине «Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года в день столетнего юбилея со дня его учреждения», рядом с наброском Константина Петровича в круглых роговых очках написано: «Так совсем Сова, удлинить очки». Блок задумал свою поэму только в 1910 году, так что о ее влиянии на восприятие Репина говорить не приходится. Видимо, Репин действительно изменил форму очков, как и собирался, но Победоносцев на картине подслеповато щурится, и все равно напоминает сову. Кем же был этот «колдун», обнявший своими «совиными крылами» всю Россию?
2
О человеке могут многое рассказать воспоминания людей, знавших его в детстве, знавших его родителей, бывавших у них дома «запросто», видевших в каких условиях он рос, каким было его детское прозвище, его характер, какие забавные истории с ним происходили. Ничего этого о Победоносцеве мы не знаем. Все, чем мы располагаем из рассказов о его детских годах – строки из его собственного письма Николаю II, в которых он повествует о своей биографии весьма формально, и, я бы сказала, «житийно». Это, конечно, не детство будущего святого, наполненное чудесами и предзнаменованиями, но детство будущего патриота и идеального государственного чиновника, с юных лет получившего надлежащее воспитание и твердые моральные устои. Вот что пишет Победоносцев: «Родился я в Москве в семье профессора Моск. университета. У отца моего было 11 человек детей, кои все устроены трудами отца. Воспитан в семье благочестивой, преданной царю и отечеству, трудолюбивой. Меня, последнего сына, отец свез в Петербург и успел определить в 1841 году в училище правоведения. Я кончил курс в 1846 году и поселился в родном доме в Москве, на службе в Сенате. По природе нисколько не честолюбивый, я ничего не искал, никуда не просился, довольный тем, что у меня было, и своей работой, преданный умственным интересам, не искал никакой карьеры и всю жизнь не просился ни на какое место, но не отказывался, когда был в силах, ни от какой работы и ни от какого служебного поручения». Собственно вот и все сведения о детстве и юности Константина Петровича. Наверное, такую автобиографию мог бы написать Молчалин, с его «умеренностью и аккуратностью», доведись ему сделать блистательную карьеру и переписываться с Государем Императором.
В 1859 году Победоносцев защитил магистерскую диссертацию «К реформе гражданского судопроизводства» и был избран профессором юридического факультета Московского университета по кафедре гражданского права. В том же году он публикует памфлет «Граф В.П. Панин. Министр юстиции», который выходит в Лондоне VII книжкой «Голосов из России» в… типографии А.И. Герцена. В этом произведении он призывает правительство вернуться к истинному пониманию своей задачи – как служении России и ее народу. «Идея о патриотизме, которую покойный государь открыто стремился превратить в понятие о службе правительству, как будто вовсе исчезла из сознания наших правителей от мала до велика; служба государственная почти повсеместно – сделалась службою – лицу Начальника, или службою маммону». И высказывает идею, которая позже станет одной из его «любимых», о самодержавии, как самом естественном пути, если не для всего мира, то точно – для России. Самодержавие – это утраченный идеал, к которому необходимо вернуться. «Императорская власть, при нынешнем развитии Министерской, сделалась мифом, не имеющим существенного значения. Государь вверяет власть свою Министрам, все, что знает, знает от них и покрывает все их действия своим именем! Не так бывало прежде, при Петре, при Екатерине, – но преемники их к несчастию пожертвовали отвлеченной пустой идее власти всем существом ее…»
