Но, разумеется, на такие перемены крестьянам было нелегко решиться и они происходили не в одночасье. По данным историков, всего из общины вышло 1,9 миллионов домохозяев (22,1 % общинников) с площадью почти в 14 млн десятин (14 % общинной земли), подано 2,7 млн заявлений на выход, но 256 000 крестьян забрали свои заявления. Часть общин уже была «беспередельной» – передача земли в ней по общему решению не проводилась. Вполне логично, что подавляющее большинство крестьян (87,4 %) не захотели покидать такие общины: у них все преимущества «коллективного хозяйствования» и почти не было недостатков. «Можно предположить, что, освободившись от предпринимательских и пролетарских слоев, община несколько даже стабилизировалась», она сохранилась в качестве «института социальной защиты» и сумела «обеспечить в определённой мере хозяйственный и агрикультурный прогресс», – заключили А.П. Корелин и К.Ф. Шацилло, известные исследователи реформ П.А. Столыпина. И оставшиеся общины, и крестьяне-единоличники могли применять сортовые семена и сельскохозяйственные машины, что повышало урожайность.
У столыпинской реформы нашлось немало противников, в том числе и среди тех самых малоземельных крестьян, чью жизнь она должна улучшить. Оказалось, что не все из них готовы выйти на отруба, потому что это усиливало их зависимость от капризов погоды. Но закон от 14 июня 1910 года сделал выход из общины обязательным. А уже после смерти Столыпина, на Всероссийском сельскохозяйственном съезде 1913 года большинство агрономов остро критиковали реформу: «Землеустроительный закон выдвинут во имя агрономического прогресса, а на каждом шагу парализуются усилия, направленные к его достижению». Земства тоже часто поддерживали общины. Согласно данным статистики только 10 % всех новых крестьянских хозяйств использовали современную технику, удобрение, современные способы работы на земле. Только эти 10 % хозяйств были успешными с экономической точки зрения и приносили выгоду и своим владельцам и государству.
Еще одним «преимуществом» общины стало то, что она сдерживала «земельный голод», делала его менее заметным. Сыновья вырастали, обзаводились отдельными хозяйствами, за счет земли их отцов, наделы становились все меньше, но крестьяне не роптали, или во всяком случае, не поднимали восстаний. Правда, слово «преимущество» не зря поставлено в кавычки, в 1905 году одним из проявлений революции в регионах стали пожары в помещичьих имениях и захват помещичьих земель. Чтобы уменьшить остроту «земельного голода», сохранив при этом помещичьи земли, Столыпин решил направить крестьян-переселенцев на освоение азиатских земель. В 1906–1914 годах за Урал переселились 3,5 млн крестьян (ранее, в 1885–1905 годах туда отправились 1,5 млн человек). Переселение в Среднюю Азию связано с большими трудностями из-за климата и сопротивления местного населения, не удивительно, что около 1 млн крестьян вернулся, и большая часть их осела в городах, пополнив ряды неквалифицированных рабочих. При этом и часть оставшихся в Сибири так и не смогла наладить хозяйство и тоже превратилась в городскую бедноту.
С массовым переселением крестьян за Урал связана первая из двух пугающих идиом, включающих имя Столыпина – «столыпинский вагон» – вагон-теплушка, задняя часть которого предназначалась для скота и инвентаря. Александр Исаевич Солженицын в книге «Архипелаг ГУЛАГ» писал: «История вагона такова. Он, действительно, пошел по рельсам впервые при Столыпине: он был сконструирован в 1908 году, но – для переселенцев в восточные части страны, когда развилось сильное переселенческое движение и не хватало подвижного состава. Этот тип вагонов был ниже обычного пассажирского, но много выше товарного, он имел подсобные помещения для утвари или птицы (нынешние „половинные“ купе, карцеры) – но он, разумеется, не имел никаких решеток ни внутри, ни на окнах. Решетки поставила изобретательная мысль, и я склоняюсь, что большевистская. А называться досталось вагону – столыпинским…». То есть в 1906 году переселение ни в коем случае не было насильственным. Более того, переселенцам предоставляли существенные льготы: они не только получали землю бесплатно, но их хозяйство на 5 лет освобождалось от налогов, а сами они получали денежную ссуду до 400 рублей на льготных условиях, а все мужчины образовавшегося фермерского хозяйства освобождались от воинской повинности. Но многим крестьянам пришлось столкнуться с трудностями на новом месте, и некоторая их часть этих трудностей не выдержала.
Но, разумеется, были у реформы Столыпина и благоприятные последствия. В Сибири 30 млн десятин земли, которые до этого пустовали, были распаханы и начали приносить урожай, на 10 % увеличились посевные площади по всей стране. Производство зерновых в России в 1909–1913 годах превысило на 1/3 продукцию Аргентины, Канады и США вместе взятых. Экспорт зерна из России составлял четверть от всего мирового экспорта. В урожайные годы этот показатель увеличивался до 35–40 %. Пшеница экспортировалась в Англию, Голландию, Италию, ячмень в Германию, что значительно пополняло Российский бюджет. Параллельно шел и стремительный рост промышленности. По росту промышленности Россия вышла на первое место в мире. Выплавка чугуна в 1909–1913 годах увеличилась в мире на 32 %, а в России – на 64 %. Капиталы в России выросли на 2 млрд руб. Урожаи зерна увеличились на 37 %, поголовье скорта – на 29 %. Неурожаи в 1911–1912 годах снова привели к голоду, охватившему 60 российских губерний. «Умиротворение» России также оказалось кратковременным и ненадежным. Лев Николаевич Литошенко, российский, затем советский статистик и экономист, специалист по крестьянскому землепользованию и эффективности сельского хозяйства, сторонник реформ П.А. Столыпина, признавал: «С точки зрения социального мира разрушение общины и обезземеление значительной части ее членов не могло уравновесить и успокоить крестьянскую среду. Политическая ставка на „крепкого мужика“ была опасной игрой».
* * *
Однако деятельность Столыпина не ограничилась аграрной реформой, он выступал за введение всеобщего начального светского обучения. За годы «столыпинской реформации» расходы государства на народное просвещение увеличились почти в четыре раза. Кроме того, при Столыпине произошли большие изменения не только в экономическом, но и в политическом строе России. Правда, на этот раз не он был их причиной.
Витте считал Думу своим детищем, так как именно он написал манифест 17 (30) октября 1905 года о ее создании. Столыпин также был уверен в необходимости сохранить Думу с законодательными функциями. Однако I-ю Думу распустил Николай II, так как «вместо работы строительства законодательного, уклонились в не принадлежащую им область и обратились к расследованию действий поставленных от Нас местных властей, к указаниям Нам на несовершенства Законов Основных, изменения которых могут быть предприняты лишь Нашею Монаршею волею, и к действиям явно незаконным, как обращение от лица Думы к населению». В том же манифесте объявлено о проведении новых выборов по тем же правилам, что и в I-ю государственную думу, II-я Дума оказалась еще более «строптивой» и проработала совсем недолго: с 20 февраля по 3 июня 1907 года. Выступая именно в этой Думе, Столыпин сказал свои, пожалуй, самые знаменитые слова о великой России. В тот день обсуждался все тот же больной вопрос «об устройстве быта крестьян и о праве собственности» и в контексте фраза звучит так: «Пробыв около 10 лет у дела земельного устройства, я пришел к глубокому убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этого вопроса нельзя, его надо разрешать. В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!» Но Дума так и не пошла на сотрудничество, и 1 июня 1907 года Столыпин обвинил 55 депутатов в заговоре против царской семьи. Дума распущена указом Николая II от 3 июня. Это событие получило название Третьеиюньского переворота.
