Третьеиюньский переворот вроде свидетельствует о том, что Столыпин был противником Думы. Но дело в том, что «Дума народного гнева», как ее называли, с его точки зрения злейший враг конституционализма в России, безусловным сторонником которого был Столыпин. В августе 1907 года, уже после роспуска II-й Думы, близкий к премьеру общественный и политический деятель граф Д. Олсуфьев разъяснял точку зрения главы правительства одному из ярких представителей консервативной мысли Л. Тихомирову: «П.А. Столыпин высказал мнение, что законосовещательная или решающая роль зависит от реальной силы учреждения. Английский парламент по конституции не имеет никакого права, однако он – всё, а, наоборот, с парламентом решающим монархическая власть, если она сильна, может совсем не считаться. Значит, не в этом термине дело». В марте 1907 года он признался генералу М. Батьянову: «Говоря тривиально, в Думе сидят такие личности, которым хочется дать в морду». И все же Столыпин пытался защитить русский парламент, каким бы он ни был. Кадету Василию Маклакову он сказал: «Поймите… обстоятельства ведь переменились и в другом отношении. Распустить Первую Думу было непросто; Трепов
[48] в глаза мне это называл „авантюрой“. Сейчас же иным представляется „авантюрой“ мое желание сохранить эту Думу. И я себя спрашиваю: есть ли шанс на успех? Есть ли вообще смысл над этим стараться?»
Настоящий, последовательный враг Думы – Николай II. Георгий Константинович, сын великого князя Константина Константиновича, вспоминает, как 27 апреля (10 мая) 1906 года после торжественного открытия I-й Думы в Георгиевском зале Зимнего дворца, Николай со слезами на глазах обещал членам своей семьи, что разгонит ее так же легко, как и созвал. И не удивительно: ведь Дума самим своим существованием ограничивала самодержавие. Экстремистские высказывания депутатов II-й Думы предоставили ему желанный повод, и 29 марта (11 апреля) 1907 года он написал матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне: «Нужно дать ей договориться до глупости или до гадости и тогда – хлопнуть».
Сначала Столыпин считал, что в России возможен «конституционализм без парламентаризма». В августе 1906 года он объяснял британскому журналисту: «В Англии судят с английской, то есть с парламентской точки зрения. Между тем нужно отличать парламентаризм от конституционализма. У нас есть только конституционализм, как и в Германии или даже в Американской республике». Позже в интервью другому английскому корреспонденту сказал: «Законодательная власть должна быть строго отграничена от исполнительной. Не забудьте, что нынешний строй строго конституционный, а не „парламентарный“».
О необходимости временного упразднения Думы и установления диктатуры говорил в то время и сам Сергей Юльевич Витте. Царь склонялся к полному упразднению Думы, и возвращению к системе Государственного совета и земских органов на местах. Но Столыпину и другим защитникам «конституционализма» удалось найти компромисс: 3 (16) июня 1907 года вместе с Манифестом о роспуске Думы написано новое Положение о выборах. Витте писал: «Новый выборный закон исключил из Думы народный голос, т. е. голос масс и их представителей. А дал голос только сильным и полезным».
В итоге избрана III-я Дума, которую именовали «господской», в отличие от двух первых «мужицких» Дум, значительно более «покладистая», но от этого и более работоспособная, большую часть депутатов в ней составляли члены земского и городского самоуправления. Они не выдвигали несбыточных политических требований, но за свои экономические привилегии сражались «намертво», поэтому в определенном отношении руководителям ведомств стало даже сложнее, чем раньше. Но Столыпин остался доволен, в частности – как раз медлительностью новой системы. «Закон, прошедший все стадии естественного созревания, – заявлял он на заседании Государственной Думы 6 марта 1907 года, – является настолько усвоенным общественным самосознанием, все его частности настолько понятны народу, что рассмотрение, принятие или отклонение его является делом не столь сложным и задача правительственной защиты сильно упрощается».
* * *
Многие из реформ Столыпина так и остались неисполненными. Он планировал принятие законов о вероисповедании, равноправии среди граждан, реформировании системы местного самоуправления, о правах и быте рабочих, введение подоходного налога, увеличение жалования учителей и так далее. Столыпин планировал подчинить волостному земству не только крестьянские, но и помещичьи земли. Земства должны были избираться на основе весьма умеренного имущественного ценза, а значит в его состав должны войти как помещики, так и зажиточные крестьяне, российские «чумазые лендлорды», как назвали их в то время. Административное управление возлагалось на уездные власти, а губернаторы должны осуществлять «стратегическое руководство». Но тут взбунтовалось дворянство, усмотрев ущемление своих интересов. Столыпина стали публично обвинять в «уничтожении сословности и демократизации местного уклада».
Не довольны им были представители радикальных кругов. Еще летом 1906 года, выступая перед Думой в связи с недовольством действиями полиции при усмирении волнений, Столыпин сказал: «Запросы Думы, конечно, касаются только таких явлений, которые могут вызвать нарекания в обществе. Отвечая на них, я не скрывал неправильных действий должностных лиц; но мне кажется, что отсюда нельзя и не следует делать выводов о том, что большинство моих подчиненных не следуют велениям долга. Это, в большинстве, люди, свято исполняющие свой долг, любящие свою родину и умирающие на посту. С октября месяца до 20 апреля их было убито 288, а ранено 383, кроме того было 156 неудачных покушений. Я бы мог на этом закончить, но меня еще спрашивают, что я думаю делать в будущем и известно ли мне, что администрация переполняет тюрьмы лицами, заведомо не виновными. Я не отрицаю, что в настоящее смутное время могут быть ошибки, недосмотры по части формальностей, недобросовестность отдельных должностных лиц, но скажу, что с моей стороны сделаю все для ускорения пересмотра этих дел. Пересмотр этот в полном ходу. Вместе с тем, правительство так же, как и общество, желает перехода к нормальному порядку управления. Тут, в Государственной думе, с этой самой трибуны раздавались обвинения правительству в желании насаждать везде военное положение, управлять всей страной путем исключительных законов; такого желания у правительства нет, а есть желание и обязанность сохранять порядок. Порядок нарушается всеми средствами, нельзя же, во имя даже склонения в свою сторону симпатий, нельзя же совершенно обезоружить правительство и идти сознательно по пути дезорганизации. Власть не может считаться с целью. Власть – это средство для охранения жизни, спокойствия и порядка; поэтому, осуждая всемерно произвол и самовластие, нельзя не считать опасным безвластие правительства. Не нужно забывать, что бездействие власти ведет к анархии, что правительство не есть аппарат бессилия и искательства. Правительство – аппарат власти, опирающейся на законы, отсюда ясно, что министр должен и будет требовать от чинов министерства осмотрительности, осторожности и справедливости, но также твердого исполнения своего долга и закона. Я предвижу возражения, что существующие законы настолько несовершенны, что всякое их применение может вызвать только ропот. Мне рисуется волшебный круг, из которого выход, по-моему, такой: применять существующие законы до создания новых, ограждая всеми способами и по мере сил права и интересы отдельных лиц. Нельзя сказать часовому: у тебя старое кремневое ружье, употребляя его, ты можешь ранить себя и посторонних; брось ружье. На это честный часовой ответит: покуда я на посту, покуда мне не дали нового ружья, я буду стараться умело действовать старым (шум, смех). В заключение повторяю, обязанность правительства – святая обязанность ограждать спокойствие и законность, свободу не только труда, но и свободу жизни, и все меры, принимаемые в этом направлении, знаменуют не реакцию, а порядок, необходимый для развития самых широких реформ».
