Между тем удачный выстрел из «сорокапятки» вывел из строя один из танков, его бензиновый движок вспыхнул как свечка. Наружу полезли вопящие танкисты, которые начали кататься по земле, пытаясь сбить пламя с тлеющей формы, совершенно не обращая внимания на стрельбу. Этим воспользовался разведчик, к тому времени уже разобравшийся с пострадавшим пулеметом, и принялся поливать скупыми очередями фигурки в черной танкистской форме. Но на этом удача советских артиллеристов подошла к концу — их позиции точечно накрыло серией мин, расшвырявших тела в стороны.
Дикарь решил, что ему пришла пора внести свою лепту в какофонию боя. Он притянул к себе потертый брезентовый подсумок с боеприпасом для противотанкового ружья. Четырнадцатимиллиметровый патрон, больше походивший на небольшой снаряд, с лязгом нырнул в казенник. Держать оружие даже одной рукой было несложно, весь вес оружия приходился на сошки. Дикарь принялся целиться в ближайшую серую коробку немецкого танка. Он понятия не имел о прицельной дальности этого оружия, но, если судить по габаритам и калибру применяемого патрона, она не должна быть меньше полукилометра, а, скорее всего, даже больше. До бронемашины было метров четыреста, хотя с открытого прицела она казалась не больше жука, при должной сноровке попасть в танк не должно стать большой проблемой. Вот только стрелять в лобовую броню, вряд ли будет эффективным способом перевода патронов. Дикарь попытался выудить хоть что-то из своей памяти, но тщетно. По логике вещей, стрелять нужно было либо в моторный отсек: бензиновые движки машин Вермахта, как показало недавнее попадание пушечного снаряда, сильно подвержены возгораниям; либо в движущее шасси, чтобы повредить гусеницы или каток и лишить танк способности передвигаться. Но в этом случае он все еще мог вести огонь, так что выстрел по движку явно предпочтительнее. Проблема в том, что немецкие танкисты понимали это не хуже него и старались не подставлять корму танка под прицельные выстрелы. Однако лесная вырубка с ямами и торчащими тут и там пнями не слишком подходила для прямолинейного движения: немцы были вынуждены маневрировать и впереди идущий танк вскоре подставил свой борт под его выстрел.
Длинная металлическая труба с приваренными к ней неуклюжим прикладом и нашлепкой дульного тормоза, которой, по сути, и являлось ПТРД, лягнуло отдачей в плечо, словно ретивый жеребец копытом. Даже со своими новыми физическими кондициями Дикарь едва не отправился на дно окопа. Выстрел был настолько оглушительным, что на мгновение звон в ушах перекрыл грохот боя. К сожалению, танк, в который он целился, продолжил двигаться, как ни в чем не бывало — бронебойная пуля срикошетила от брони, выбив впечатляющий сноп искр, видимый даже с такого расстояния, и унеслась в неизвестном направлении.
Как известно, первый блин всегда комом. Дикарь оттянул затвор, на дно окопа выпала дымящаяся гильза. Следующие выстрелы был сделаны в ходовую часть, танк вышел напрямую и приближался к позициям, поливая окопы курсовым пулеметом, целить больше было попросту некуда. С третьего раза он попал куда надо, у него получилось «разуть» танк — тот распустил металлическую ленту гусеницы по земле и принялся медленно кружиться на месте, загребая рыхлую лесную подстилку второй «гусянкой». Еще три выстрела и из решетки радиатора двигателя проклюнулись первые язычки пламени, затем на корме вспух бензиновый взрыв, пламя охватило весь танк целиком. Монстр Дегтярева прошивал несовершенные и слабо бронированные немецкие «двоечки» словно бумагу. Это уже позднее появившиеся на фронте в сорок третьем и сорок четвертом годах «четверки», «артштурмы» и «тигры» со своей 100-миллиметровой броней отправят ПТРД на заслуженный покой, но сейчас немцам против «русского аргумента» было противопоставить явно нечего. Антип накрыл из «максима» отступающие от горящего танка цепи противника и ползущих из него выживших танкистов. Поле усеяли тела в серой форме; сквозь перестук очередей Дикарь слышал, как разведчик лихо матерится, на чем свет стоит. Справа кинжальным огнем его поддержал еще один пулемет, там явно слышался характерный грохот ПД, уверенно закреплявший успех советских солдат огнем на подавление. Второй немецкий танк вывел из строя противотанковый расчет с правого фланга: они попали ему в боеукладку, вызвав детонацию боеприпаса. От мощного взрыва горящие обломки расшвыряло на десятки метров, все солдаты Вермахта неподалеку от взорвавшегося танка попадали, словно подкошенные. На этом атака захлебнулась во второй раз, немецкие солдаты вновь начали откатываться в лес.
Но немцы не были дураками, да и радиофикация у них была на высоком уровне, их командование быстро сделало соответствующие выводы. Позиции пулеметчиков и противотанковых расчетов начали обрабатывать из MG-34 «ганомага», а в воздухе вновь заныли мины. Решив не испытывать судьбу, Дикарь закинул за плечи свой рюкзак, который Антип оставил тут после начала боя вместе с обрезом, взял в охапку подсумок с остатками патронов к ПТРД и неуклюжую металлическую дуру, по недоразумению названную ружьем, и отправился на смену позиции. Расчет разведчиков вместе с «максимом» проделал то же самое, сейчас они располагались в новой стрелковой ячейке по соседству с Дикарем. После непродолжительного минометного обстрела все затихло, немцы, как видно, экономили боеприпасы либо ждали информацию от корректировщика.
Пользуясь передышкой, Дикарь отхлебнул из фляги живчика и открыл банку с тушенкой, про себя радуясь, что разведчик не догадался проверить его припасы. Аляповатые современные этикетки на полуфабрикатах могли выдать Антипу его вранье с головой, это не говоря уже про отчетливо читаемые сроки хранения, выбитые на консервной жести понизу. Наскоро перекусив, он зарыл следы преступления во влажную окопную землю и решил наведаться к разведчикам.
Тут все было не слишком радужно: за прошедшие с окончания второй немецкой атаки полчаса Глеб уже конкретно поплыл, только что слюни еще не начал пускать — лишь молча сидел, покачиваясь и тупо уставившись в пустоту. Дикарь уже неоднократно видел такое во время своих приключений в Москве, он понимал, что обращение солдата в пустыша вопрос нескольких минут. Пожилой разведчик с нескрываемой тревогой смотрел на своего напарника, однако не забывая при этом набивать пулеметную ленту. А Дикарь и понятия не имел, как ему объяснить Антипу то, что происходит с его товарищем. Да и есть ли в этом хоть какой-то смысл? Возможно, тот и сам скоро тоже обратится.
— Глебка, ты чего? Давай, браток, очухивайся. Немцов вон, опять отделали, как бог черепаху, теперь легче будет.
Как видно, откат от переноса тоже крепко ударил ему по мозгам, с рациональным мышлением все не очень хорошо. Антип упрямо игнорирует тот факт, что молодой солдатик его уже не слышит, ведь его разум плавает где-то на границе между человеческим сознанием и темной, голодной бездной, из которой уже не будет возврата. Хотя, если говорить совсем уж откровенно, Дикарь, вон, вернулся. Правда, там совершенно отдельная история: это, скорее, исключение, подтверждающее общее правило.
— Не очнется он уже, Антип Петрович. Связал бы ты его что ли, от греха подальше.
— Как это не очнется? Это ж Глебка, мы с ним два месяца уже не разлей-вода, с самого начала войны. Что ты такое несешь, рожа твоя бесстыжая!
