— А, вот же оно, — покопавшись еще раз в рюкзаке Иван, достал флаконы с янтарной жидкостью.
— Вань, ты совсем охренел? — понизив голос, поинтересовался Хмык. — Ты на эшафот загреметь решил? Спрячь сейчас же, и не свети эту херню перед моими бойцами. Лекарство мля. С опасными вещами играешь мастер, — укоризненно покачал он головой.
— Мастер ли? — вздохнул Иван. — Как только я достигну цели… Короче, в любом случае, я ухожу в отставку.
— Угу, построить дом, завести смазливую женушку и пару мелких спиногрызов… Решил, наконец, состариться и помереть в теплой постели? — ухмыльнулся косой из-за шрама улыбкой Хмык. — Знакомая песня. Сам, знаешь ли, частенько ее запеваю, как малехо подопью. Не выйдет. Нам брат еще много дерьма разгребать придется.
— Это уже без меня. Ты сам понимаешь, в новом мире, который ты сам мне обрисовал, нам динозаврам места нет. Кажется, мне, наступает эпоха, в которой наши услуги больше не понадобятся.
— Ну, аннексия небольшого княжества, не такое уж и эпохальное событие. Все будет, как и раньше, хотя порядка будет больше, но не суть.
— Я не о том.
— А, ты об этих, — скосил куратор глаза в сторону купающейся во внимании гвардейцев лесной девы. — Я даже не знаю. Они несколько перевернули мое мировоззрение. Да и кроме них, много всяких чудес в последнее время. Мир будто встал с ног на голову и решил превратиться в сказку. Даже понятие «колдуны» теперь придется переосмысливать, поскольку старое ближе к химикам и медикам, а эти «новые» действительно в полной мере достойны этого названия. — Он посмотрел Ивану в глаза. — Назревает глобальный геморрой братишка, и потому ты решил свинтить? Ты ведь не из трусливых Вань.
— Я не хочу участвовать в том, что грядет. Я достаточно пролил крови. Я устал Коля.
— Знаешь, а давай обсудим этот вопрос позже, когда появится какая — нибудь инквизиция. Хотя, что значит «когда»? Она уже понемногу зреет, — зло посмотрел он на связанных пленных. — Неужели ты будешь покорно смотреть, как фанатики жгут колдунов, лишь за то, что сами они не обладают даром? А так и будет. Попомни мои слова. Банальная зависть, будет той искрой, которая начнет новое истребление невинных. Мы же, под «мы» я подразумеваю, создающийся сейчас комитет, по урегулированию, сложившейся ситуации, хотим обратить ее во благо. Узаконить статус колдунов. Пустить пробудившиеся силы и умения колдунов в нужное русло. На пользу людям и государству.
— Знаю я, ваши благие намерения, — с сарказмом скривился Иван. — Сначала будет атомная бомба, демонстрация силы, а там уж как пойдет, может, и энергетику наладите. Я ведь понимаю, чего вы вдруг бросились опекать колдунов. Вам нужно новое оружие. Предмет устрашения. Аннексией Солеварска все не закончится? Так ведь? Мирное княжество со своей мощью и амбициями решило стать империей?
— Дурак ты, Иван, — поморщился в ответ Хмык. — Короче, давай скорей собирай все потребное, и двинули. Ты помнится, куда-то спешил?
— Иван то может и дурак, — тихо бормотал Иван, смотря в спину направившегося к гвардейцам Хмыка. — Да только не в этой сказке.
— И что решили? — обратилась к Ивану подошедшая Вера.
— Ты, о чем?
— Обо мне и Насте?
— Да ничего, — пожал плечами мастер. — Можете хоть сейчас уматывать в Криничный. К вам нет ни претензий не вопросов.
— Мы идем до конца.
— Вера, ты не обижайся, но я тебе доверяю все меньше и меньше, — посмотрел он ей в глаза. — Мне не понятны твои мотивы и то, кому ты, в конце концов, служишь.
— Теперь уже никому. И раз все карты раскрыты, скажу, как на духу, там, в обозе была моя сестра. Потому я считаю, что имею право идти с тобой, — она опустила глаза. — Я должна знать, что с ней случилось, ведь это все моя вина. из-за моих делишек она попала под сапог особой службы.
— Понятно, — хмуро отвечал мастер. — Ладно, передай Насте, что на сборы пять минут.
Хмыку попалась на глаза одиноко стоящая и наблюдающая за сборами и приготовлением к зачистке гвардейцами, юная подопечная Ивана.
— Мы не закончили, — многообещающе обронил он, проходя мимо.
— Закончили, — нагло ответила Настя.
— Если что, то я тебя закопаю, — вернувшись, пригрозил он. — То, что ты запудрила мозг моему доверчивому братишке и неопытному Юрке, не значит, что больше никто не видит, что с тобой, что-то не так. Я пока не пойму, что, но имей в виду, я не спущу с тебя глаз.
— Да пожалуйста, — с вызовом бросила она, и направилась к махнувшей ей рукой подруге.
* * *
Юре было тепло и хорошо. В объятиях лесавки он согрелся, позабыл о боли и глупых мыслях. Погруженный в дремотное состояние, парень не обращал внимания на то, как Полынь гладит его волосы и легонько целует в макушку, заливаясь горькими слезами.
Подмастерье обнял ее крепче и прижался щекой к ее груди. Она тихонько вздохнула.
— Твое сердце так часто бьется, — сквозь дремоту медленно проговорил он. — От него так тепло. Так хорошо.
— Оно бьется, только для тебя, — прошептала Полынь.
— Что? — заторможено, спросил он.
— Ничего, отдыхай.
В полумрак комнаты ступил Иван. Он не стал шуметь, а лишь удивленно смотрел как, крепко обнимая мерно сопящего парня, что с улыбкой младенца пригрелся на груди, тихо плачет медноволосая воительница.
Взглянув во влажные полынные глаза, мастер тяжело вздохнул и сочувственно покачал головой. Он не будь дураком давно заметил изменившиеся по отношению к ученику чувства лесной девы, и казалось только сам Юра этого не замечал, или упорно не желал замечать. Очарованный воспоминаниями об Осине, которая к слову, в отличие от ее соплеменниц мастеру не понравилась, Юра стал ее боготворить. Но стоила ли она того?
Измученной тяжелой работой и истязаниями Полыни, было достаточно нескольких минут, чтобы оправиться и набраться сил. Осинка же лишь манипулирует парнем, использует как орудие, оставаясь в относительной недосягаемости в своем тонком плане. А она всего — навсего, прислуживала, помогая заманивать путников в цепкие когти своей госпожи. Не больно то это трудное дело. Достаточно поманить пальцем, и вот она, глупая жертва, пуская слюни сама кладет голову под топор.
Не верил Иван в искренность Осины и ее поступков, но ученику этого было не доказать. Юра был в том возрасте, когда доказать, что — либо не возможно. Скажи, что впереди стена, не поверит. Увидит, тоже не поверит. И лишь, когда хорошенько приложится о холодный шершавый камень, когда почувствует боль и ощутит растущую шишку на лбу, только тогда может и дойдет.
Сейчас же подмастерье верил лишь в свою путеводную звезду. Далекую, недосягаемую, скрывающуюся за пеленой туч, и от того еще более привлекательную и манящую. И плевать, что она ведет в топкие болота, на край обрыва, в бездну. Вот она, еще один шаг, и до мечты подать рукой.
