— Но… — он не знал, что ответить, впервые она его отпускала. — Наденька, плывем со мной? — Справившись с собой, позвал Иван, протягивая ей дрожащую руку.
— Нет, — покачала она головой, и улыбка Нади стала грустной. — Прощай!
— Надя, — Иван рванулся к ней, но натолкнулся на прозрачную стену. — Надя!
— Уходи. Тебя ждут. Плыви.
Иван оскользнулся, и едва не свалившись в реку, съехал по склону на причал. Он рванулся обратно, к ней, и опять натолкнулся на невидимое препятствие, которое оттеснило его к лодке.
— Плыви, — повторила она.
Она его отпускала, но от того не становилось легче. Теперь, смотря на ее печальную улыбку, он чувствовал себя еще гаже, чем всегда, когда вспоминал о своем предательстве. Иван был опустошен. Под прощальным взором ее глаз хотелось покончить со всем этим. Шагнуть в реку и одним вдохом набрать полные легкие воды.
Ноги будто повинуясь чужой воле ступили с перекошенного причала в лодку. Он отвязал веревку, взял весла и стал усиленно грести. С каждым гребком берег неправдоподобно быстро отдалялся, а Иван все никак не мог оторвать глаз от ее лица, пока берег полностью не заволокло туманом.
Он потерялся в этом густом молоке. Из рук исчезли весла, исчезла лодка. Мастер подался вперед и наткнулся на препятствие. Скрипнуло. Это была калитка. Отворив ее, он прошел вперед. Белое марево исчезло, растворилось, будто и не было его.
Был теплый, солнечный день, Иван очутился посреди маленького дворика паромщика Потапа. Первое на что наткнулся взгляд: на скуластенькое личико Марьи. Мастер вспомнил его неожиданно отчетливо. В продолжение этого сна она вновь кушала спелое, сочное яблоко, покачивая стройной ножкой. Черные волосы ласково развевал легкий ветерок, а за ее спиной, у избы, раскинулся калиновый куст, на котором безмятежно чирикал и чистил перышки воробей.
Тихий, ласковый ветерок, будто сорвался с цепи. Стал порывистым и злым. Калина качнулась и точно когтями заскрежетала ветвями по стеклу маленького окошка. Волосы Марьи разметались по лицу. Выскользнуло из руки надкушенное яблоко и покатилось Ивану под ноги. Испуганный воробей пустился в крик, стал биться о темное стекло. На стекле блеснули алые капельки крови. А после, при новом ударе о стекло он и вовсе свернул себе шейку. Его скорчившееся тельце, разметав крылышки, упало Марье на белоснежный подол и задрожало.
Под безжалостными порывами ветра заскрипела старая яблоня над головой. Уносились вдаль сорванные листья, осыпались красные яблоки, исчезая в стремительно жухнущей траве. Солнце скрылось за черной тучей. Небо заволокла угрожающе темная мгла. Марья, сложив руки лодочкой, подобрала замершее птичье тельце, и в ее ладони хлынул настоящий багровый поток. Веером сквозь ее пальцы он пролился на подол, и на белом сарафане распустились алые цветы.
— Ваня, — позвала она, протянув мастеру наполненные кровью ладони. — Ваня, что делать? Ваня помоги!
Ветер сорвал с ее лица спутавшуюся вуаль волос. Но вместо тонких бровей и карих глаз, скрытых в тени трепетных ресниц, аккуратного, чуть вздернутого носика, и алых, чувственных губ, Иван увидел ужасную кровавую маску. Сплошное багровое месиво венчала огромная, рваная рана, оголившая белизну кости. Тонкая шея была изувечена, а горло изорвано в клочки.
* * *
Крича имя Марьи, Иван очнулся и с сумасшедше стучащим сердцем вскочил на ноги. На него с непонимающими лицами смотрели завтракающие Юра, и псеглавец Болдырь, который тоже заночевал в маленькой избушке знахарки. Они замерли с ложками у ртов, но Юра, привыкший к внезапным вскрикам мастера во сне, тут же отправил кашу в рот и со словами «А дальше» перевел внимание Болдыря на себя.
— Мне страсть как не хотелось ввязываться. Но сектанты эти даже огнестрела не признававшие, не смогли бы отбиться от банды. Достал я винтовку, а оптика у меня отличнейшая, еще до катастрофы сделана была. Короче, пока они поняли, что их отстреливают, будто в тире, уже четверо Матушку обнимали, да кровушкой потчевали. — Порыкивая отвечал кинокефал, искоса посматривая за безмолвно выходящим из избы Иваном.
Сон выветрился окончательно, но сердце не унималось, тяжело было на душе. Иван решил, что все же перепил с непривычки. Он окунул голову в стоящую у дома бочку с водой, вынул, тряхнул ею и окунул снова. Стало намного легче, но тяжесть в груди лишь притихла. Покидать Ивана совсем, она не собиралась.
Утерев воду рукавом, он направился к мотоциклу. Гром, в своей люльке, к которой казалось, уже прирос задницей, ибо нипочем не хотел ее покидать, привстал и завертел хвостом. Весь его вид выражал, что он готов ехать, пес поскуливал и с надеждой смотрел на Ивана.
— Погоди дружище, — потрепал Иван пса по холке. — Дела закончу, тогда накатаешься вдоволь.
Умный пес, понял, что ехать хозяин пока никуда не собирается тут же сник, и улегся. Обижено он смотрел на то, как Иван копается в багажнике.
Мастер извлек радиостанцию, и принялся жать тангету вызова.
— Просвирин — Просвирин, ответь, — повторял Иван и прислушивался к треску радиопомех. — Безродный вызывает Просвирина. Просвирин ответь.
Рация упорно молчала, но он вызывал вновь и вновь, пока наконец не раздался детский голосок.
— Пашута, Паш, как слышишь?
— Дядя Ваня, — обрадовался малец. — Дядя Ваня, плохо слышу. Очень плохо. Сплошные помехи.
Треск и писк забивал голос ребенка, и то, что он ему отвечал, Иван не столько слышал, сколько додумывал сам.
— Где дядька твой?
— В кузнице, дядь Вань. Сейчас, сейчас сбегаю.
— Жду.
— Привет теска! — спустя несколько минут пробился сквозь треск бодрый задорный голос. — Не уж-то коляска сломалась и костерить сейчас начнешь?
— Привет Иван! Твою коляску, поди, поломай. Ее даже пули не берут. Знал бы, кирасу заказал вместо нее.
— Знал бы, припрятал бы такой металл, да что уж терь. Зато зверюка твой терь как в броневозе, — хохотнул кузнец. — Не уж то соскучиться по нам успел? Аль не по нам?
— По вам, по вам, — ответил Иван. — Как вы там поживаете? О больных знаете уже, о бешенных?
— Поживаем хорошо. Слава богу, еще не добрались хворые до нас, но слышать слышали. Надеюсь, и не доберутся теперь. Ваших тут понаехало что саранчи. В обоих городах стоят, а вчера они еще и переправу накрыли.
— Кого наших? Паромщика взяли? — не понял Иван.
— Ха, этого пройдоху возьми, попробуй. Успел удрать. А ты что не в курсе? Ваших, мастеров, цельных две роты прибыло. Разогнали к бесовой бабушке городскую стражу, заняли казармы, теперь стерегут земли наши от хворых этих, да нечисть изничтожают. Князьки даже не пикнули, видать боятся тех хворых до икоты. А как взялись мастера места наши прочесывать, так висельников в три раза прибыло. Все деревья, стали, будто елки на новый год. Бандиты и ворье со страху вглубь лесов ушло.
