* * *
— Помер всё-таки, — охнула старушка глядя на неподвижно сидящего Ивана, который казалось даже не дышал. — Или в кому впал?
— Нет, — спокойно ответил Юра. — Он в глубокой медитации. Чинит себя. У него хоть и третий ранг, но один из мастеров мне говорил, что Ваня в этом лучший.
— А и впрямь чинится, — подтвердила знахарка. — Вон, мелкие кровоподтеки, рассосались. Но все равно, он слишком слаб и разбит. Сильно его покалечило разрядкой. Может не будить? Пущай чинится дальше.
— Нет, бабушка. Он все равно долго в этом состоянии не пробудет. Истощит резерв и очнется. — Он приблизился к уху мастера. — Иван! — твердо позвал он. — Раз. Два. Три, — Юра хлопнул в ладоши, и наставник открыл глаза. — Ну как?
— Хреново, — констатировал Иван. — Но жить буду.
— Это коли не помрешь, — сказала знахарка. — Восстановиться в ближайшее время ты все одно не сможешь, потому я сделала вот что. — Она показала Ивану шесть флакончиков с янтарной жидкостью, что будто светилась изнутри. — Надеюсь, не сдашь старушку? Не охота на шибеницу, — ухмыльнулась она.
— Колдовское зелье. Настоящее. А ты бабуль не так проста.
— Ну, так, зря ведьмой кличут что ли? Пришлось один из ваших венков от побережек распотрошить, да поколдовать маленько. Хотя за эти венки вам самим шибеница светит. Ты сам нарушение всех правил. Запретные венки, якорь с духом, пес бесовский с вами. Юрка вон с силищей, кто знает, чем еще чешуйка твоя обернется. Засветитесь, так вас вздернут, «мама» сказать не успеешь.
— Юрка, кольцо, — опомнился Иван. — Кольцо забрал? Дед нам сейчас как никогда нужен.
— Зойка сказала, чо кольцо ваше в неразберихе затерялось, — ответила бабуля вместо Юры. — Да брешет конечно, стерва жадная. Стоит вам уехать, как оно вдруг сыщется.
— Жаль, конечно, — вздохнул мастер. — Да ничего. Скоро она его сама принесет.
— И скорей, чем ты думаешь, — хохотнула бабуля. — У ней в эту ночь, посредь лета все овощи померзли, куры сбежали, пес воет без умолку, а под матрацем яиц тухлых кто-то наложил.
— Я мимо пробегал, — с улыбкой добавил Юра. — А дед наш сидит на конуре собачей да псу песни срамные поет и мне весело подмигивает. А пес значит подпевает. Да так выводит, прямо мороз по коже.
— И поделом ей, жадобе, — расхохоталась знахарка. — За все надобна расплата. Ты не отвлекайся Иван. По поводу зелья. Как долго оно на тебя действовать будет, не знаю, но действие будет таковым: обезболит, сил прибавит, ускорит реакцию. Но есть минусы: лечить оно тебя не будет, взгляд твой иной на время действия исчезнет. Пить его можно не чаще чем раз в шесть часов, и с каждым приемом будут накапливаться токсины. И запомни, запомни хорошенько Иван: пять флаконов потолок. Шестой будет последним в твоей жизни. Его я сделала на самый крайний случай. Уж извини за такое варево, но в короткий срок я иного сделать не смогла.
— И это уже хорошо бабуль. Я с тобой теперь вовек не расплачусь.
— Ты уже расплатился. Как погибла Варька в бане, так и все паразиты издохли. Погубила она много душ невинных ради мужа, да и его самого в том числе, за что головой и поплатилась. Есть все-таки на свете справедливость Иван.
15. Двое на мотоцикле не считая, собаки
Здание со странной крышей было опознано, как ратуша, города «Озерный». И находился он относительно не далеко. Всего-то двое — трое суток пути на мотовозе, по сухой дороге, прямо на закат. Ранее Озерный славился богатыми ягодами да грибами болотами, пастбищами, рыбой (куда же без нее в этих землях) и собственно озером, образовавшемся на месте древнего города. Теперь же, этот городишко слыл гнездовьем нечестии и зараженных.
Вычислено это было, по признакам, того, что незадолго до нашествия орды бешенных, из Озерного перестали приходить караваны, а торговцы, отправившиеся в этот тихий городок, обратно не возвращались.
Спустя какое-то время из тех окрестностей стали приходить зараженные. И с каждым разом их численность увеличивалась, набеги учащались. Никто не утверждал, что именно Озерный источник заразы, но подсознательно это чувствовали все.
* * *
Приняв первый флакон зелья, Иван, подумал, на этот раз точно конец. Его скрутили жуткие судороги. Все внутренности пылали, да так, что казалось он, выдыхал чадящее пламя. Он скулил и скреб ногтями пол, по которому катался подобно юле. Прошла целая вечность в жутких мучениях, до того момента как его отпустило.
Стало легче дышать, участился пульс, расширились зрачки, боль медленно отступала на второй план. Тело наливалось такой бодростью, что мастер готов был отмахать несколько километров на своих двоих, бегом, да еще с рюкзаком набитым провизией на плечах.
Он поднялся с пола, попрыгал, развел широкие плечи, помахал руками. Будто и не было ничего. Он полностью здоровый и отдохнувший.
— Ты это, больно не обольщайся, — глядя на бодрую разминку остановила его знахарка. — То, что ты цел да здоров, тебе только кажется. На самом деле твое тело как было искалечено разрядом, так, искалеченным и осталось. Не делай резких движений, и вообще до поры не нагружайся.
— Понял, — перестав разминаться, ответил мастер. — А крутить и выворачивать каждый раз так и будет часами? Я думал, концы отдам.
— Какими часами? Тебя и минуту то не промутило.
— Серьезно? — не поверил он. — А по ощущениям, так пару часов выворачивало.
— Следующий флакон легче пойдет, — уверила старушка. — Но не забывай, что я сказала. У тебя в запасе еще четыре дозы. Шестой флакон не сразу, но убьет.
— Я помню.
— Все готово, — сказал вошедший подмастерье. — Только ума не приложу, что с Громом делать? Он из люльки, ни за какие пряники не вылезает.
— Пусть сидит, — отмахнулся Иван. — Пока меня отпустило, я буду вести мотоцикл.
— Ты уверен?
— Пока, зелье действует, я прям как новенький.
— А по виду старенький, пожеванный и выплюнутый, — хмыкнул Юра.
— Что-то, ты разборзелся в последнее время, а подмастерье? — улыбнулся Иван.
— Взрослею, — пожал плечами парень, развернулся и вышел.
«Давно ты повзрослел Юрка, — хмуро подумал Иван. — И детства у тебя не было. Не до него тебе было. И я тебе хоть немного побыть ребенком не дал. Эх. А теперь так и вовсе на убой веду. Что за гребаная жизнь?».
— Ты чего поник, мастер? — спросила знахарка.
— Да так, ничего, — натянуто улыбнулся он. — Ну, прощай бабуль. Не поминай лихом, если что.
— Вот дурья твоя башка. Да типун тебе на язык! Ты своего попугая забрать еще должен. Учти, я долго этого глазастого кормить не собираюсь. Так что, до скорого сынок, — сказала она, шутливо грозя узловатым пальцем, но в глазах ее была нескрываемая печаль. — Успеха мастер!
