Юра снял с мотоцикла вещи и устроился в тени. Жаркий полуденный воздух пропах горькими травами настолько, что горечь пижмы и полыни чувствовалась даже во рту. Марево, нависшее над степью, примешивало к горьким ароматам трав, запахи пыли и пересохшей прели. Было невыносимо душно. Даже тень боярышника не спасала от жары. И тем соблазнительнее казался плеск воды, неумолимо тянущий искупаться. Но он и не двинулся с места. Подмастерье зажевал длинную травинку и воззрился на ограждающие реку, заросли ивняка.
Иван, завинчивая мятую алюминиевую флягу с горячей водой, заметил, как заалели щеки ученика. На лбу парнишки выступили крупные капли пота, а глаза стали как у смотрящего на сметану кота. Он проследил за взглядом парнишки. Средоточием его волнения были редкие ивняки.
— Кто там? Русалки? — с усмешкой спросил у раскрасневшегося парня Иван.
— Нет, — смутился тот еще больше и опустил глаза. — Побережки.
— Красивые?
— Угу, — потупился Юра, нервно перекусив травинку.
— Да не стесняйся ты так. Воспламенишься. Ты лучше им сыграй, они это любят. Только не забывайся. Это не русалки конечно, но кто их знает. К воде не ногой. Береженого Бог бережет.
Парнишка совладал с собой и достал из рюкзака свирель. Поднялся мягкий, ветерок, покачнувший степные травы, к пению насекомых и повсеместному стрекотанию кузнечиков прибавилась тихая печальная мелодия, которую Юра недавно сочинил.
Обнаженные девы игриво выбрались из ивняков и в различных позах расселись на глинистом берегу.
Сердце Юры застучало быстрее и перехватило дух. Налились кровью и заалели уши, но он не сбился, и старательно выводил ноту за нотой для этих соблазнительных бестий.
Их было три. Все абсолютно нагие, не считая пышных венков из цветов и душистых трав на головах. У дев была атласная, поблескивающая на солнце капельками воды бледно розовая кожа. Длинные волосы цвета спелой пшеницы, разметались по узким плечам и только у одной они скрывали грудь.
Словно прочитав мысли парня, плавным движением рук, она откинула их за плечи, тем самым обнажив красивую, спелую грудь, с призывно торчащими алыми сосками.
Юра сбился. Побережки до этого игриво улыбавшиеся, постреливая в парня серо — голубыми глазами, звонко расхохотались.
Неимоверным усилием воли он взял себя в руки, отвел взгляд, сосредоточился на мелодии, и заиграл снова, но теперь с чувством. Он стал играть не для них, а для себя.
Играл о своей прошлой, полной боли и лишений жизни, о первой несчастной, жестоко оборванной подонками любви. О вселенском горе, которое он с большим трудом пережил. Но оно его так и не покинуло, навсегда оставшись ржавым гвоздем в измучанном, юном сердце.
Парень, играя, ушел в себя, перестал замечать прекрасных дев, и из свирели полилась трогающая до глубины души, горькая печаль.
Перед остановившимися глазами предстал образ худенькой, огненно — рыжей девчонки в лохмотьях, которую он так искренне любил.
Иван, полной грудью вдыхая запах горькой полыни, украдкой стер выступившую, скупую слезу.
Мастер узнал судьбу подмастерья лишь после того как его выкупил, отдав последние деньги и вытащив парня из петли, когда того хотели вздернуть за воровство и попытку убийства. Он интуитивно понимал, о чем эта песня.
Мастер настроился, посмотрел «иным взглядом» на ивняки и увидел печальных, тихо плачущих побережек. Бестии, дети стихий, духи природы, так прониклись мелодией, что не могли не почувствовать Юрины переживания, льющиеся из самодельной свирели.
Девы были прекрасны в своей печали. Умиление, грусть и слезы, причудливо смешались на красивых лицах прибрежных духов, придав глазам оттенки чистой, ледяной воды.
Вдоволь напившийся пес, оказался среди них, что было невероятно. Ох, не прост, был этот зверь. Собаки чувствуют нечисть, и бегут, словно от огня, а этот не только чувствовал, но даже видел. Мало того, позволял им себя гладить.
Вся дурашливость и соблазнительность побережек под влиянием мелодии сошла на — нет. Девы скрыли золотыми волосами груди, сняли с голов венки. Глаза были полны слез, и печален рассеянный взгляд. Внимая музыке, они присмирели, окружив большого, черного кобеля. Девы нежно гладили его изящными ручками, запуская тонкие пальчики в грубую шерсть. Самая красивая из них обняла пса, положив опечаленное личико на холку, да так и замерла, обо всем на свете позабыв.
Юра закончил играть, и отложил свирель в сухую траву. На нее тут же прыгнул кузнечик, и будто в благодарность за мелодию протяжно застрекотал.
Побережки смотря на парнишку блестящими влагой глазами, отпустили пса, поднялись, подхватив свои венки и отойдя от берега, сложили их у куста колючего чертополоха. Они слегка поклонились и отступили назад.
Юра растерянно оглянулся на наставника. Иван подал ему немой знак, мол, пойди, подбери. Он с опаской подошел к чертополоху и, подняв венки, не поворачивая к ним спины, спешно попятился назад. Девы слегка повеселев ему искренне улыбнулись.
— Поблагодари дурень, — чуть слышно шепнул ему Иван.
— Благодарю, прекрасные девы! — несколько переигрывая, и не понимая зачем, произнес Юра.
Побережки взялись за руки и вскоре скрылись за зарослями ивняка.
— Вань, зачем нам эти веники? — обратился он, к наставнику взвешивая рукой душистые венки.
— Говорю же дурень. Эти венки настоящий клад. Они сплетены из самых редких, целебных и магических трав. Из них можно сделать амулеты и зелья, которые ты никогда не купишь и не найдешь. А травники, целители и колдуны у нас их с руками оторвут. Но мы их показывать и продавать не будем ни за что. За некоторые из этих трав и повесить могут.
— Во как! — удивился Юра. — И за что ж такой подарочек?
— За песню. Побережки, как и большинство стихийных сущностей эмпаты, им бесполезно лгать, они видят человека насквозь. Они воспринимают его чувства и потаенные желания, которые могут обратить человеку во вред, а могут навязать и свои.
Ты сам того не понимая излил им душу, вот они и отплатили тебе за все добром. — пояснил наставник. — Так что этот клад ты честно заработал. Да, — он подмигнул подмастерью. — Еще один приятный бонус. Теперь ты можешь без опаски купаться на этом участке реки, и ни одна тварь не посмеет тебя тронуть.
— Ура! — вскричал парень и стал спешно снимать запыленную одежду, но потом вдруг остановился с застрявшей в штанине ногой. — А они меня там в воде не это… ну того… ну ты понял?
— Не ссы напарник, их там уже нет. Там никого и ничего нет.
Юра доснимал одежду и довольный побежал к реке.
— А может и есть, кто знает, — посмеиваясь, сказал мастер глядя как, разбрызгивая воду, ухает и вопит в реке его протеже.
Пес тем временем устроился в тени высокой полыни и принялся усердно чесаться, гоняя блох. Иван подошел к нему и крепко задумался, что с этим волкодавом делать. Пес тут же перестал чесаться, сел, и преданно воззрился на него.
