— Ладно, Серега, не злись. Сядь не нависай.
— Это и все твои извинения? — хмыкнул Сергей присаживаясь обратно.
— Мне не в чем извиняться. Не перед тобой, не перед бойцами. Знали на что шли, не дети, — грубо ответил главарь. — По войнушке соскучились, вот и поперлись. Многие с ума сходят без войн. Скажи, что я не прав? Ну?
— Да прав — прав. Человек был создан богами, чтобы воевать. Война, естественный отбор и истинный двигатель эволюции человечества, — вздохнул Сергей. — Только какая это нахрен война с колдунами да стихийными. Геноцид. Шайка мародеров и похитителей, вот кто мы.
— А ты чего хотел?
— Не того во что по твоей милости влип. Не только я, многие соскучились по большой войне. На это и покупаются. Я хотел от скуки в бандиты податься. И знаешь, что?
— Ну?
— Лучше бы подался. Черт меня дернул тебя послушать. Но тут уже ничего не попишешь, — махнул он рукой. — Ты скажи, что теперь? Идти сдаваться, или в лес уходить разбойничать?
— Кому сдаваться? Ты дурак? Да ты и вякнуть ничего не успеешь. В камере прирежут, только дверь за тобой закроют. Ты ведь знаешь, откуда ветер дует.
— Лучше бы не знал. Ну, значит, оклемаешься, и разбойничать пойдем?
— Не — е — е — т, — прошипел главарь. — Никогда я никого не грабил и не собираюсь. Меня не тому учили.
— Значит все дружно в петлю?
— Хрен им по всей морде. Я своих бойцов этим падлам не прощу. Магистр, мать его высокую идею, пожалеет, что меня так кинул.
— Что ты предлагаешь? Устроить партизанскую войну?
— Мы примкнем к Владу, — злорадно ответил главарь.
— Да ты с дуба рухнул? — снова вскочил на ноги Сергей. — К этой твари? Из одного дерьма в другое? Ты решил пополнить ряды его людоедов?
— Не нависай, говорю. Сядь. Успокойся.
— Да успокоишься тут. Что там ведьма тебе вколола, что ты по фазе двинулся? На — кой хрен ему мы, когда у него вон толпы этих бешенных уродов есть?
— Теперь у нас общее дело появилось. Егорыч наш, ему кое-какие исследования сливал, и, судя по всему не только исследования. Влад пронюхал, что его решили убрать.
— Да, ну, — удивился Сергей и весь во внимании присел. — Чтобы до него добраться, армия нужна.
— Ага. Но ты не поверишь, убрать его должен никто иной, как мастер третьего ранга, некто Иван Безродный. Помнишь такого?
— Гонишь! — не поверил Сергей. — Это тот, которого ты приказал убрать?
— Похоже, что мне сейчас до приколов? Там мутная история, в которой сам черт ногу сломит.
— То есть, этот мастер, со своим сопляком, должен прорубаться сквозь орду людоедов, а после найти и уничтожить этого таинственного Влада, которого хрен кто видел? Да это несерьезно. Это невыполнимо.
— Безродный крайне удачливый сукин сын. Любят его, там наверху. Он — слабосилок, и вроде как неудачник, из таких замутов живым выходил, что от других, места мокрого не осталось бы. Я более — чем уверен, что он сейчас жив, здоров, в Криничном отсиживается.
— Каким бы удачливым он не был, на армию Влада его удачи не хватило бы, — резонно подметил Сергей.
— А где та армия? Ты за последние три дня хоть одного психа видел?
Сергей молчал, ожидая продолжения.
— Короче, я сам всего не знаю, но Влад, зная о подставе, отозвал своих психов в Озерный, тем самым расчистив Ивану дорогу. Ведьма, посыльная Влада, что отиралась у Егорыча, передала мне весточку от своего хозяина. И знаешь, что в ней было?
— Естественно просьба убрать Безродного.
— Ха! Как бы ни так. Там была просьба обеспечить мастеру безопасный путь.
— Бред какой-то, — удивился Сергей. — Зачем это Владу?
— Не знаю. Может из любопытства. Может для вербовки. Я должен был отпустить его с Богом, но как ты помнишь, решил по — иному. И черт же меня дернул связаться с этим Иваном, мать его Обитель.
— Ладно, с этим понятно, что нихрена не понятно, — задумчиво протянул Сергей. — Ты мне Паша вот, что скажи: почему ты так уверен, что Влад примет нашу банду?
— Все из той же весточки, — просто ответил он и зажмурился от боли. — Влад будто знал, что с нами будет. Мол, милости просим, если что.
* * *
Низко висящие над кромкой леса облака, на фоне светлеющего неба вобрали в себя весь свинец уходящей ночи. Звезды поблекли, и свет царственно восходящей в свои владения зари подкрасили облака вишневым цветом. Оттенок свежей крови быстро сошел на нет, сменился розовым, а после облака и вовсе стали напоминать комки невесомого, нежного крема, что зацепился за верхушки качающихся тощих елей.
из-за их зеленого частокола в небо взмыла темная точка. Она покружилась над лесом, сменила траекторию и направилась к растелившемуся серому полотну, которым на фоне алой зари казалась выгоревшая степь. Сделав несколько витков над буйством иссохших разнотравий, точка вновь изменила направление, и стала увеличиваться в размерах.
Расправленные, перепончатые крылья трепало на ветру, острая, змеиная головка на длинной тонкой шее, вытянулась словно стрела. Она была устремлена в сторону опустевшего поселка. Не растрачивая понапрасну силы, аспид расслабился и оседлал восходящие потоки. Чуткий слух не улавливал ничего, кроме свиста ветра рассекаемого крыльями и мелкой заостренной чешуей. Маленькие, зоркие глазки не замечали ничего кроме волн, гонимых ветром по поверхности выжженной степи. Ни зайца, ни суслика, не едва различимой в разнотравьях, глупой куропатки. Змей посчитал, что зря он выбрал это место для охоты. Мертвый, опустевший пейзаж.
Он уж хотел сворачивать обратно, пролететь перелесок, и попытать счастья над таким же пожухшим морем с той стороны перелеска, как почуял едва уловимый запах дыма. Его мать часто приносила вкусную, пахнущую дымом еду, и теперь этот запах у него ассоциировался с пищей. Где дым, там зачастую можно было раздобыть мясо погибших от безжалостной стихии жертв, или же найти обиталища двуногих, вокруг которых всегда было в достатке всяких мелких животных. Ну, или как совсем недавно, умыкнуть какую — нибудь вкуснятину из — под носа зазевавшихся людей, которые редко смотрят вверх, забывая, что жизнь кипит не только на земле, но и в небе.
Этой, промозглой ночью, когда от холода ослабло тело и летать было невмоготу, засадный тип охоты не принес плодов. Ни одной теплой тушки, не попало в поле его активирующегося ночью теплового зрения. Зато он сам, чуть не стал обедом своего более крупного собрата, который, не моргнув третьим веком слопал — бы его, если бы нашел.
Грозный, крупный аспид прошел совсем рядом от его распластавшегося на земле тела, но поскольку он был еще довольно мал, то за вечер быстро остыл и слился с общим фоном холодной ночи. Потому и остался жив. Страх от пережитого еще путался в его тонких нервах, и каждый день им двигала одна и та же цель: больше есть, чтобы скорей расти и более не бояться своих взрослых собратьев.
