Поскольку компульсия повторения, казалось, попирала любые сознательные намерения и решительно сопротивлялась переменам, Фрейд отчаялся найти для нее какое-то адаптивное, жизнеутверждающее объяснение и в результате был вынужден прибегнуть к концепции «инстинкта смерти». В реконструкциях травмирующего опыта есть что-то зловещее. Даже когда они делаются сознательно, в них присутствует ощущение подневольности. Даже когда они не опасны, в них присутствует некая цепкость и они будто управляют человеком. Фрейд называл это повторяющееся вторжение травмирующих переживаний «компульсивным повторением». Он первым концептуализировал его как попытку одержать верх над травмирующим событием. Но это объяснение его не удовлетворило. Оно не смогло передать то, что Фрейд называл «демоническим» качеством воспроизведения пугающего опыта
[125]. Поскольку компульсивное поведение, казалось, попирало любые сознательные намерения и решительно сопротивлялось переменам, Фрейд отчаялся найти для него какое-то адаптивное, жизнеутверждающее объяснение и в результате был вынужден прибегнуть к концепции «влечения к смерти»
[126].
Большинство теоретиков отвергают это манихейское
[127] объяснение, соглашаясь с первоначальной формулировкой Фрейда. Они выдвигают предположение, что повторяющееся воспроизведение травмирующего переживания должно представлять собой спонтанную безуспешную попытку исцеления. Жане говорил о потребности человека «ассимилировать» и «ликвидировать» травмирующее переживание: когда эта цель достигнута, возникает чувство «триумфа». В своем выборе терминов Жане неявно признавал, что переживание чувства беспомощности – главный оскорбляющий аспект травмы и что этот ущерб может быть возмещен, когда будут восстановлены чувство эффективности, способности действовать и власти. Человек, который был травмирован, полагал он, «продолжает сталкиваться с трудной ситуацией, той, в которой он не смог сыграть удовлетворяющую его роль, той, в которой его адаптация оказалась несовершенной, так что он продолжает совершать попытки адаптироваться»
[128].
Более современные теоретики также концептуализируют феномены интрузии, в том числе воспроизведение аспектов травмирующего опыта, как спонтанные попытки интегрировать травмирующее событие. Психиатр Марди Горовиц постулирует «принцип завершения», который «воплощает врожденную способность человеческого сознания обрабатывать новую информацию с целью обновить внутренние схемы своего “я” и мира». Травма по определению разбивает эти «внутренние схемы» на части. Горовиц предполагает, что неассимилированные травматические переживания хранятся в особого рода «активной памяти», которая обладает «внутренней тенденцией повторять репрезентацию содержания». Травма может быть завершена лишь тогда, когда переживший ее создаст новую мысленную «схему» для понимания случившегося
[129].
Психоаналитик Пол Расселл считает движущей силой компульсивного повторения эмоциональную, а не когнитивную составляющую опыта травмы. Воспроизводится то, «что человеку необходимо чувствовать, чтобы залечить рану». Он видит в компульсивном воспроизведении попытку заново пережить затапливающие чувства травмирующего момента и взять власть над ними
[130]. Преобладающим незавершенным чувством может быть ужас, бессильная ярость или просто недифференцированный адреналиновый выброс в минуту смертельной опасности.
Реконструкция травмы может предложить возможность для овладения этими чувствами, но большинство пострадавших не ищут этой возможности сознательно и не радуются ей. Наоборот, они опасаются ее. Проживание заново травмирующего переживания в любой форме – интрузивных воспоминаний, сновидений или действий – несет в себе эмоциональную напряженность изначального события. Переживших травмирующий опыт постоянно бомбардируют ужас и ярость. Эти эмоции качественно отличаются от обычных страха и гнева. Они выходят за рамки обычного эмоционального опыта и выше обычных человеческих способностей выносить чувства.
Поскольку реконструирование травмирующего переживания провоцирует столь сильный эмоциональный дистресс, травмированные люди изо всех сил стараются этого избежать. Стремление как можно сильнее отстраниться от интрузивных симптомов, пусть и происходящее из желания защитить себя, еще больше усугубляет посттравматический синдром, поскольку попытки избежать проживания травмы заново слишком часто приводят к сужению сознания, уходу от социального взаимодействия и обеднению жизни.
Избегание
Когда человек совершенно бессилен и любая форма сопротивления тщетна, он может войти в состояние полной капитуляции. Система самозащиты полностью отказывает. Лишенный возможности влиять на ситуацию человек покидает ее не с помощью действий в реальном мире, а изменяя состояние сознания. Аналогичные состояния наблюдаются у животных, которые иногда застывают на месте в момент нападения на них. Это реакция пойманной добычи на хищника или поверженного в бою на победителя.
Предупреждение о тригерах
СЕКСУАЛЬНОЕ НАСИЛИЕ
Вот как описывает свой опыт состояния капитуляции женщина, пережившая изнасилование: «Вы когда-нибудь видели, как кролик застывает в свете фар, когда вы ночью едете по дороге? Как вкопанный: словно он знал, что с ним случится. То же произошло и со мной»
[131]. Ей вторит другая выжившая: «Я не могла кричать. Не могла пошевелиться. Я была парализована… точно тряпичная кукла»
[132].
Эти изменения сознания занимают центральное место в избегании, или онемении
[133], третьем кардинальном симптоме посттравматического стрессового расстройства. Иногда ситуации неизбежной опасности могут вызывать не только ужас и ярость, но и, как ни парадоксально, состояние отстраненного спокойствия, в котором ужас, ярость и боль растворяются. События продолжают регистрироваться сознанием, но словно теряют связь со своим обычным смыслом. Восприятие может притупляться или искажаться, сопровождаясь частичной анестезией или потерей определенных ощущений. Меняется ощущение времени, часто появляется эффект замедленной съемки, и переживаемый опыт может потерять качество обычной реальности. Человеку может казаться, что это событие происходит не с ним, словно он наблюдает за происходящим не из своего тела, или это все дурной сон, от которого он вскоре очнется. Эти изменения восприятия сочетаются с чувством безразличия, эмоциональной отстраненности и глубокой пассивности, в которой человек прекращает всякую борьбу. Это измененное состояние сознания можно рассматривать как одну из маленьких милостей природы – защиту от нестерпимой боли.
