Травматический контрперенос
Травма заразна. Терапевт, находясь в роли свидетеля катастрофы или актов крайней жестокости, периодически испытывает эмоциональную перегрузку. Он переживает, пусть и в ослабленной форме, тот же ужас, ярость и отчаяние, которые испытывает пациент. Этот феномен известен под названием «травматический контрперенос» или «опосредованная травматизация»
[468]. Терапевт может начать ощущать симптомы посттравматического стрессового расстройства. Слушая историю травмы пациента, он обречен оживлять в памяти травмирующие события из своего личного прошлого. Он может также заметить, что образы, связанные с историей пациента, вторгаются в его собственные мысли или сновидения. В одном подобном случае терапевту начали сниться те же абсурдные кошмарные сны, что и его пациенту Артуру, 35-летнему мужчине, который в детстве подвергался садистскому насилию со стороны отца:
«Артур рассказывал терапевту, что до сих пор боится отца, несмотря на то что тот умер десять лет назад. Ему казалось, что отец наблюдает за ним и может контролировать его даже с того света. Он считал, что единственный способ преодолеть демоническую власть отца – выкопать его из могилы и вогнать в сердце осиновый кол. У терапевта начались яркие кошмарные сны, в которых отец Артура входил в его комнату в виде гниющего полуразложившегося трупа».
Таким образом, вовлеченность в эту работу создает некоторый риск для психического здоровья терапевта. Его негативные реакции, если не успеть их понять и сдержать, предсказуемо ведут к нарушениям в терапевтическом альянсе с пациентом и к конфликтам с коллегами. Терапевтам, которые работают с травмированными людьми, требуется система непрерывной поддержки, чтобы справляться с этими сильными реакциями. Так же как и выжившие не могут восстановиться в одиночку, специалист не может работать с травмой без поддержки.
Травматический контрперенос включает целый спектр эмоциональных реакций терапевта на пережившего травму и само травмирующее событие. Даниели отмечает у терапевтов, работающих с пережившими холокост, почти обезличенную одинаковость эмоциональных реакций. Она указывает, что первичным источником этих реакций является сам холокост, а не индивидуальные личности терапевтов или пациентов
[469]. Эта интерпретация признает незримое присутствие «тени» преступника в отношениях между пациентом и терапевтом и отслеживает контрперенос, как и перенос, до его первоисточника, находящегося вне простых диадных отношений.
Помимо опосредованных симптомов посттравматического стрессового расстройства терапевту приходится бороться с теми же проблемами в отношениях, что и пациенту. Постоянное воздействие рассказов о человеческой жестокости неизбежно бросает вызов моральным убеждениям терапевта. Оно также усиливает его чувство уязвимости. Терапевт может начать с опаской относиться к людям и проявлять недоверие даже в близких отношениях. Он может обнаружить, что стал циничнее трактовать мотивы других людей и пессимистичнее относиться к человеческой природе в целом
[470].
Кроме того, терапевт эмпатически разделяет с пациентом чувство беспомощности. Это может привести к тому, что он начнет преуменьшать ценность собственных знаний и навыков или упускать из виду сильные стороны и внутренние ресурсы пациента. Под влиянием контрпереноса он может утратить уверенность в силе психотерапевтических отношений. Опытным терапевтам знакомо это внезапное ощущение некомпетентности и безнадежности перед лицом травмированного пациента. Патнэм описывает, как опытные специалисты чувствуют себя напуганными и «разучившимися», сталкиваясь с особо трудным случаем расстройства множественной личности
[471]. Схожие чувства возникают у тех, кто работает с пережившими ситуации тяжелого политического террора и репрессии
[472]. Случай Айрин, жертвы сексуального террора, является примером того, как лечение временно зашло в тупик из-за потери терапевтом уверенности:
Предупреждение о триггерах
СЕКСУАЛЬНОЕ НАСИЛИЕ. ПРЕСЛЕДОВАНИЕ
«25-летняя Айрин поступила на лечение с жалобами на посттравматический синдром с выраженными симптомами перевозбуждения, интрузии и острого избегания. Прежде общительная, она устранилась от большей части видов деятельности и буквально стала отшельницей в собственном доме. Годом ранее она отбилась от попытки изнасилования на свидании; с тех пор мужчина преследовал ее ночными телефонными звонками, полными оскорблений и угроз. Он также следил за ней и держал под наблюдением дом Айрин, и она подозревала его в убийстве ее кошки. Женщина обращалась в полицию, но ей показалось, что ее проблема полицейских не заинтересовала, поскольку “ничего же на самом деле не случилось”.
Терапевт проникся фрустрацией и беспомощностью Айрин. Усомнившись, что психотерапия сможет ей помочь, он поймал себя на том, что вместо проведения терапии дает пациентке практические советы. Айрин уныло отвергала все его предложения, так же как отвергала помощь друзей, родственников и полиции. Она была уверена, что преступник легко обойдет любые меры, какие она способна принять. Терапия также не помогала; симптомы пациентки усугублялись, и она начала сообщать о появлении суицидальных мыслей.
Обсуждая этот случай на супервизии, терапевт осознал, что его, как и Айрин, одолело ощущение беспомощности. В результате он утратил уверенность в полезности слушания – своего основного инструмента. Во время следующего сеанса он спросил, рассказывала ли Айрин кому-нибудь историю о том, что с ней случилось, от начала до конца. Айрин ответила, что никто не желал ее слушать; люди просто хотели, чтобы она взяла себя в руки и пришла в норму. Терапевт заметил, что Айрин, должно быть, очень одиноко, и поинтересовался, не чувствует ли она, что и ему она не может доверять. Айрин разразилась слезами. Ей действительно казалось, что терапевт не желал ее слушать.
За время последующих сеансов, на которых Айрин рассказывала свою историю, ее симптомы постепенно ослабевали. Она начала активнее принимать меры по самозащите, мобилизовав друзей и родственников, и нашла более эффективные способы добиться помощи от полиции. Хотя женщина обсуждала эти стратегии с терапевтом, она разрабатывала их в первую очередь по собственной инициативе».
