– А что делать, – он испуганно забивается поглубже в кресло, насколько это позволяет жир, продавливающийся через подлокотники.
– Может… – выдавливаю я сквозь зубы. – Сходим… Куда-нибудь.
Чарли мгновенно потеет и промокает лоб салфеткой для протирки мониторов.
– Не знаю, готов ли я променять 2D на 3D, – бормочет он, не глядя на меня.
– Кофе выпьем. Только надо дела закончить, – преувеличенно оживленно говорю я. – У нас там наверху в отделе, ммм, разработки, забыли, где главный сервер, а я тут новенькая и туда надо оборудование поставить, – я обвожу глазами бесконечные стойки с компьютерами. – Эти… стойки.
– Что они там все с ума посходили? – говорит он скороговоркой. – У нас полно стоек. Погоди я позвоню, уточню.
Мне это надоедает и я выдергиваю телефон у него из рук.
– Слушай, жирный. Мне нахрен не всралось торчать в твоем сраном подвале всю ночь. Или ты сейчас скажешь, где ебучий главный сервер Трусфейса, или я твой смартфон тебе в жопу засуну, понял? Не беси меня блять.
– Так ты про Трусфейс? Знал бы о визите – надел бы голограмматор!
– Да! Где он?
– Перед тобой! Завод голограмматоров – «Мегатек» в Северной промзоне.
– То есть мы и находимся в главном сервере? – я еще раз окидываю взглядом помещение. – Можно было догадаться… Слышали? – я прижимаю палец к уху.
– Да. Ты молодец. Еще: спроси у него про «Проект 2501».
– Это еще что? Мы так не договаривались!
– Ты все равно пока там.
– Что такое «Проект 2501»? – требовательно говорю я.
– Не знаю!
– Ну тогда я пошла.
– Стой, – Чарли не хочет, чтобы я уходила. – Я только знаю, что это какой-то новый фармапродукт. Или, точнее, образец для создания нового препарата…
– Господи, блять, ты что совсем охуела? Ничего нового придумать не можешь. Опять по кругу?! – почти кричу я, непонятно к кому обращаясь.
– С кем ты разговариваешь?
– С кем хочу!
– «Проект 2501», – он открывает презентацию на компе и читает: – Девушка с уникальными гормональными характеристиками. Первые исследования показывают, что «Проект 2501» получает почти сопоставимый с мужским приток тестостерона при кои…
– Шлем это бомба, беги, – я слышу в наушнике новый голос, смутно знакомый, и узнаю врачиху – двойного агента.
– Что? – я прижимаю палец к уху, не слушая бормотания Чарли.
– Шлем, который ты сняла – это бомба. Сейчас они взорвут сервер и уберут тебя как свидетеля. Беги, беги, беги!
Я покрываюсь испариной. Руки холодеют.
– Где тут выход?
– Сразу за моим компом пройди между рядом стоек до конца и сверни налево, – отвечает Чарли, поднимая на меня глаза от монитора.
– Беги! – орет наушник.
И я бегу, так, как еще никогда не бегала. Я дергаю за ручку единственную дверь с надписью «Зоонаблюдение», она распахивается и, задыхаясь, я вываливаюсь на подземную парковку. Грохот взрыва и ослепительная белая вспышка, стена огня движется на меня, я отпрыгиваю и успеваю заметить, как языки пламени на миг вырываются из двери сервера а сразу за ними – облако цементной пыли. Кашляя, с серыми от пыли волосами, пошатываясь, я поднимаюсь к выходу из парковки. Струйки черного дыма стелются по потолку и становятся все гуще. Не оглядываясь, я выхожу к шоссе и остановке автобуса. Достав телефон из заднего кармана, я вызываю такси и возвращаюсь к нам домой. Уставшая и разбитая я сажусь на кровать. ЛВМЖ мирно спит, отвернувшись к стене. Я залезаю под одеяло, обнимаю его за талию, прижимаюсь к нему покрепче и засыпаю.
Кролик, беги
Утро не предвещает ничего ужасного. Серое октябрьское утро. Слепая мгла осенняя рассветная. За окном – плотный облачный покров, протыкаемый крышами высоток. Где-то там, за этим пологом, за печальными косяками летящих на юг птичьих стай, встает настоящее, живое русское Солнце… И начинается новый день – 23 октября 2037 года.
У меня такое ощущение, что моя рука в чем-то мокром, холодном и липком. Мне никак не удается собрать силу воли в кулак, открыть глаза, распахнуть одеяло и понять, в чем дело, откуда это странное ощущение, пришедшее из полузабытого фильма. Я поворачиваю голову на подушке и начинаю смотреть на наш низкий потолок. Мрачно и вяло думаю о том, что надо идти мыться, чистить зубы. Даже завтрак не радует. Хорошо, что ЛВМЖ не лезет ко мне, как бывает по утрам. Только этого мне сейчас не хватало. Мне не хочется ничего.
Я поворачиваю голову еще на 90 градусов в сторону сопящего звука, который издает ЛВМЖ. Этот звук заменяет ему храп.
Рядом со мной лежит совершенно чужой, незнакомый мужчина. Я таращусь на него в изумлении. Я резко приподнимаюсь на локтях. Выскакиваю из постели и срываю с него одеяло. Это не ЛВМЖ. Это крысомордый ноунейм, которого я видела где-то когда-то давным-давно. Он начинает вяло шевелиться и что-то сонно бормотать. Это длится секунду. Чужак широко распахивает глаза и резко вскакивает – потому что я ору, как орал голливудский продюсер в «Крестном отце», когда обнаружил у себя в кровати на шелковых простынях отрубленную голову своего красавца-скакуна.
– Зая, ты что?! Кошмар приснился? – говорит он до боли знакомым, домашним, почти родным голосом.
Голосом ЛВМЖ.
– Мой кошмар это ты… – едва слышно произношу я. – Ты… кто?
– С ума сошла? Это я. Это я, – его узкие глаза расширяются. Он резко вскидывает руку и начинает лихорадочно ощупывать православный крестик на шее.
В тишине раздается чуть слышный щелчок, еще и еще, этот пластиковый щелчок издают его пальцы, дергающие крохотный переключатель на крестике – нижнюю косую перекладину.
Щелк. Щелк. Ничего не происходит.
Мои глаза сужаются. Я беру себя в руки и совершенно успокаиваюсь. Я все поняла.
– Не включается? Не работает, да? Они больше не работают. Я их сломала. Пять лет ежедневнего вранья. Не трудно было?
Он поднимает лицо ко мне. Глаза заплаканы.
– Было не труднее чем вам краситься каждый день. Неужели эти пять лет ничего не значат?
Я не отвечаю. Я продолжаю внимательно смотреть в это жалкое лицо, расползающееся от слез, как обрывки туалетной бумаги в унитазе. Мои глаза сухи. Я пытаюсь вспомнить.
– Кро… кролик? Ты был там! Ты был в башне «Росинноваций» во время налета! Так вот куда ты делся!
– Да. Я в тебя там влюбился. Тогда, пять лет назад, мы встретились впервые.
– Больше нет никаких мы! Больше нет! Теперь осталась только я! Как в начале! – ору я вне себя от ярости.
– Я… – он опять чуть не плачет
– Есть только я!
