А Стас хрипел и отбивался. Он успел встать в боевую стойку и уже готовился уйти в сторону, пропустить противника мимо себя и длинно рубануть его по голове, когда на спину ему упало что-то холодное и шипящее. Непонятный враг вцепился в горло ледяными руками и тянул, тянул голову назад, шипя на одной ноте.
Стас только и успел, что изо всех сил пнуть противника спереди. Удачно попал в колено. Хруст, короткий вскрик, и человек с ножом припал на одну ногу.
Оттолкнувшись, Стас с размаху врезался в стену, шипение оборвалось, и он сумел, перевернув клинок, ударить им назад и вверх, надеясь, что не пропорет так сам себя.
Клинок скрежетнул по чужим ребрам, и хватка ослабла.
Стас ударил еще раз, противник отцепился и упал. Кто пытался его не то загрызть, не то задушить, выяснять времени не было, поскольку тот, в халате, уже поднимался и кинжал держал твердо. Встать в полный рост Хромой ему не дал – длинным выпадом вогнал клинок в горло, дернул назад и рванул к выходу, не обращая внимания на падающее тело.
На Ивана наступали двое – осторожно и умело обходя его с двух сторон, раздергивая внимание. Им явно хотелось побыстрее закончить и исчезнуть в сумерках. Проклиная некстати одеревеневшую ногу, Хромой соскочил с занесенных снегом ступеней и встал рядом с другом.
Расклад был хреновый – двое умелых бойцов впереди и неизвестно, сколько уже несется к выходу. Сомнут толпой, затянут обратно, никто и не найдет.
Сухо щелкнул выстрел, и снег перед ногами наступавших абреков взлетел веселым фонтанчиком.
– Стоять на месте, полиция! Руки за голову! – сначала показалось, что в проулок ввалилась целая толпа. Но нет, их было всего пятеро, хотя и этого хватало, чтобы полностью заполнить пространство между покосившимися хибарами.
Беглец повыше длинно, со свистом втянул воздух и, выкрикивая непонятное, но явно непотребное, пошел на полицейских, вытянув руку с ножом.
Стас смотрел на полицейских, приближавшихся осторожно, мелкими шажками. Двое в гражданском, явно опытные, револьверы держат расслабленно, но стволы смотрят точно в цель, а вот остальные трое, городовые в необмятых форменных шинелях, дышат тяжело и полны рвения.
Один из людей в штатском скучливо проговорил:
– Брось ножик, дурак.
И почти сразу, слегка пожав плечами, чуть опустил ствол и выстрелил. Абрека словно дернули за ногу, он упал на снег и тихо заскулил, пытаясь дотянуться до колена. Колена, правда, больше не было.
Второй послушно поднял руки и сцепил их за головой.
Только теперь полицейские обратили внимание на Ивана и Стаса, которые стояли неподвижно и слушали тяжелое молчание, которое волнами накатывало из Хасанова жилища.
– Добрый вечер, господа, – один из агентов в штатском прикоснулся пальцами к опушке меховой шапки. – Давайте все вместе проедем с нами и побеседуем в тепле.
Глава 4
Шаги стужи
Варенька Груднева, заламывая руки, ходила по комнате.
Заламывала не картинно, не красиво застывая, не играя лицом, как на сцене, нет. Ломала руки нервно, зло, стараясь задавить наползающий ужас.
Перед глазами снова и снова вставала та кошмарная сцена – метель, хруст снега под ногами, желтый свет фонарей, раскатистый сытый Борин басок, и вдруг!.. Он дергается, нелепо кхекает, медленно валится лицом в снег, цепляясь за ее шубку, а прямо под подбородком у него торчит что-то черное и очень страшное.
Из снежной пелены выныривают сани, кто-то ловкий и легкий на ходу запрыгивает в них и исчезает в снежной заверти.
Но они же обещали, что просто попугают Борюсика! Она же не знала!
«Все ты прекрасно знала», – сказал в голове холодный спокойный голос, поселившийся там еще в юности, когда Варенька поняла, что единственный ее капитал – милое личико, стройная фигурка и нежные невинные глаза. Этот невинный взгляд особенно нравился состоятельным стареющим мужчинам, солидным господам на излете деятельных лет, отчаянно пытающимся вернуться в лихие дни молодости. Варенька была готова им в этом помочь, ведь судорожная лихость сопровождалась щедростью.
Боренька же был не только при деньгах, но и достаточно мил, не слишком стар и даже холост. Все это делало его крайне, крайне привлекательным, и Варя даже начала осторожно строить далеко идущие планы… И вот! Какая досада!
Девушка закусила пухлую губку и ударила угловатым кулачком в раскрытую ладонь.
Вдруг показалось, что в комнате потемнело, и она зябко передернула плечами. С того времени, как равнодушные серые полицейские в мерзко пахнущих сырой псиной шинелях, допросив, отпустили ее, Варя металась по комнатам уютной квартирки, которую предусмотрительный Борюсик купил для нее через знакомого адвоката. О квартирке мало кто знал, и именно сюда Варя бросилась после допроса. Отвечать на многочисленные вопросы журналистов, знакомых, которые будут жадно заглядывать в глаза, вымученно улыбаться, слушать фальшивые слова сочувствия злорадствующих подруг – не сейчас.
Сейчас надо собраться с мыслями.
«Надо уехать», – вдруг посетила ее очень ясная и простая мысль. Прочь из Москвы.
Она больше не нужна тем, кто убил Борюсика.
Боже, какая она была дура, когда согласилась раздавить тот крохотный черный шарик, чуть больше икринки, после ужина, когда они с Боренькой пошли к выходу! Но она же и правда думала, что его всего лишь напугают!
Бедный Боренька, он всегда любил женщин! Потому она и решила, что это всего лишь злая шутка какого-нибудь рогоносца, чья жена решила развлечься с обаятельным депутатом Думы! Варенька была не прочь поучаствовать в такой шутке – ее тоже злило, когда от Бореньки пахло чужими духами.
Варя решительно подошла к комоду, открыла ящик и застыла. Бросать все… Боже, как же не хочется!
Морщась, метнулась в прихожую, рванула из шкафа дорожный саквояж хорошей кожи. И его тоже подарил Боренька! Как теперь быть? Он был щедр, но жизнь в Москве обязывала, и накоплений сделать не удалось. Кое-что, конечно, есть, но долго на такие деньги не протянешь.
Впрочем… и в провинции есть состоятельные господа, а она еще достаточно молода.
Сборы несколько успокоили расстроенные нервы. Закрывая за собой дверь, Варя заперла ее на оба замка, ключи сунула в карман. Она еще вернется.
Обязательно вернется, и тогда квартира пригодится.
Легко сбежала на пролет вниз, мыслями пребывая уже не в полутемном подъезде, уже строя планы, прикидывая, как наладить новую жизнь, и вдруг задохнулась от резкой леденящей боли.
Хотела закричать, но сильная жесткая рука зажала ей рот. Варя резко втянула воздух, уже уплывая куда-то, уже слабея…
«Какой стильный одеколон, а Борюсик всегда душился сладкой французской гадостью», – гулко забилась в меркнущем сознании нелепая мысль.
