Поэтому Хацкий предпочитал отвечать кратко и четко:
– Так точно, господин полковник.
– Тогда какого черта вы приперлись к дому Столярова?! – грохнул кулаком по столу полковник. – Вам чем следовало заниматься?!
Хацкий помолчал.
«А ведь он опасается, – подумал майор, – не боится, нет, но опасается, что вся эта комбинация выйдет ему боком. Может он меня сейчас ликвидировать? – Мысли были очень спокойными и отстраненными. – Нет, не может, я слишком глубоко внутри ситуации. Он это тоже понимает. Потому и не вызвал меня сразу после операции. Чтобы не было ненужных разговоров. Сейчас – да, сейчас можно вызывать с полным основанием, дабы доклад заслушать, дело напрямую касается Службы Охраны. А когда только упокоили Говоруна – исключительно на совещании виделись. Чтоб на людях, чтоб никакого прямого общения».
– Отказаться я не мог, господин полковник. Вы сами участвовали в совещании, на котором создавалась моя группа. А от этого убийства магией несет за версту. Не мог я не приехать. Там же полицейского чина убили, да и охрану купца первой гильдии заодно. Сам купец пропал.
– С Говоруном что? – Полковник уже выпустил пар и стал спокойнее.
– Что касается, кхм… направления расследования дела Говоруна. О его любви к молодым дамам знал весь город. У госпожи Грудневой как раз воздыхатель был – с горячей восточной кровью и соответствующими возможностями. Скажем так, отрабатываем.
– Ну и как? Отрабатывается? – ядовито спросил полковник. – Как там воздыхатель поживает?
– Отрабатываем в качестве одной из основных версий, ведь об этом мы и договаривались. Очень аккуратно сливаем информацию журналистам, чтоб они начали задавать вопросы, как так получилось, что городская полиция и служба разведки допустили такое безобразие у стен Кремля, – не моргнув глазом, отрапортовал Хацкий.
– Вот что, майор, – Левшов разом успокоился, откинулся на спинку кресла и кивнул майору на кресло у стола, – не до изысков нам теперь. Ситуацию мы обострили донельзя, нам теперь надо в ней свой кусок урвать. Сейчас все на ушах стоят, и это хорошо. Поэтому вот я что думаю…
Левшов вышел из-за стола, присел на краешек и заговорщицки склонился к Хацкому:
– Как хочешь, но у этого твоего ревнивца должны появиться улики, которые однозначно его увяжут с разведкой или с порубежниками, для нас все едино. Вот это уже можно не просто прессе скармливать, тут их крутить мои ребята будут, понимаешь? Нам их всех до прибытия Гостя надо обезглавить и к ногтю прижать. Тут очень кстати, что твои люди стрелка упокоили.
– Так точно, господин полковник.
– Вот еще что. – Левшов встал перед майором. – Ищи бумаги покойничка. Вовремя ты меня предупредил, что он по Говоруну роет. Но раз вы ни в кабинете, ни в доме купца ничего не нашли, значит, где-то у покойного тайник был. Из-под земли достань.
Сказал – и вернулся за стол. Сел, принялся перебирать бумаги, давая понять, что аудиенция окончена.
Хацкий задумался. Вытащил платок, поднес к губам, но вроде отпустило. Он уже заметил, что чем дальше от Гостя – тем легче ему дышать. Да и в целом тем лучше самочувствие. Вон даже понял наконец, что за окном зима. Да такая, что только открытки писать. Рождественские.
На полковника он смотрел уже задумчиво-оценивающе, окончательно поняв, что Левшов дергается. Мандражирует.
Еще бы, ему есть что терять. В отличие от него, Хацкого, который в комбинацию с самого начала вошел с полным пониманием, что это его единственный шанс стать кем-то, кроме как отставным майором с мерзким характером и больным желудком. И все же интересно, с чего Левшов на таком взводе? Что там, в этих бумагах? Сделки с землей, которые Говорун проворачивал для Собирателей, это понятно. А нет ли там еще чего интересного?
– Бумаги, говорите, – протянул майор, подчеркнуто неторопливо складывая платок. Платок был хорошего тонкого полотна, с едва заметной монограммой «Х» в углу. – Ну допустим. Я как раз это дело веду, все естественно. Вот, предположим, я их нашел. Дальше что?
Левшов подался вперед всем телом:
– Дальше вы их приносите мне. И уже я решаю, что с ними делать. Это приказ.
Вот оно, то самое время, понял Хацкий. Если ломать ситуацию, то сейчас. Он откинулся на спинку кресла и поднял бровь:
– Приказ? А собственно, что именно вы приказываете, господин полковник, и почему?
Сказал – и замолчал, скучающе оглядывая стол полковника.
Левшов глотал воздух. Наливался багровым. Вздымался из-за стола. Сжатая в кулак ладонь уже готовилась грохнуть по столу так, что запрыгает письменный прибор и гора коричневых папок поедет вбок, рассыпаясь.
После таких разносов люди выходили из кабинета Левшова на подгибающихся ногах. И больше их в стенах здания Службы не видели.
Хацкий с любопытством ждал.
Кулак пошел по дуге вниз, багрянец добрался уже до лба, Левшов открыл рот… и что-то неразборчиво прохрипел. Кулак превратился в дряблую ладонь, которая сгребла какую-то бумагу и смяла ее. На бумаге остались темные мокрые пятна.
Полковник оплыл в кресле.
– Что, крепко припекает? – подпустив в голос сочувствия, спросил Хацкий.
Левшов лишь молча кивнул. Расправил скомканную бумажку, что-то прочитал, отправил ее обратно в папку.
Наконец, продышавшись, сказал:
– Не то слово. К тому, что разведка и порубежники этим показательным выступлением на мосту воспользуются, я был готов. Для того все и затевалось. Но еще кто-то в игре. Кто это, я понять не могу. Просто, – полковник поводил рукой в воздухе, – ощущение. Словно смотрит кто в затылок, а оборачиваешься – нет никого.
Хацкий сплел пальцы, указательными тихонько постучал по подбородку. Он всегда так делал, задумавшись. Да, бумагами надо было заниматься в первую очередь. Этого хочет полковник, отлично. Но и ему самому бумаги Загорцева не помешают. Как страховка, если все окончательно пойдет не так.
– Разрешите идти, господин полковник, – он легко поднялся. Вытянулся по стойке «смирно».
– Идите, майор, – Левшов вяло махнул рукой, – и помните, у нас с вами права проиграть нет, – полковник криво усмехнулся. – Если что – нас и в другом мире достанут.
Хацкий сбежал по ступеням, с наслаждением вдыхая сладкий морозный воздух. Хлопнул по спине съежившегося в холодном возке Вахрушева. На мгновение замер, сторожко огляделся. Будто кольнуло что. Вспомнил дергающегося Левшова и выматерился сквозь зубы. Заразная она, эта паранойя, что ли?
– Трегубов где?
Коренастый Вахрушев, дыша на ладони, мотнул головой.
– Вон, в трактир забежал, чаю выпить.
– Дуй за ним. И скажи: если учую, что не чай это был, зубы выбью.
– Есть, вашбродь, – агент неловко выбрался из возка. Но к дверям метнулся шустро.
