Там можно было поймать извозчика, сесть, вытянуть больную ногу. Укрыться теплой полой и, откинув голову на спинку сиденья, задремать. Черт, до чего же заманчиво.
Но Хромой только головой помотал:
– Рискованно, Вань. Ну как и правда на патруль нарвемся, как объясняться будем, откуда мы такие красивые?
Иван не выдержал и остановился.
– Ну нарвемся. И что? Дымом пахнем, одежда порвана? Кстати, и не порвана она почти. Знакомым помогали! Погорельцам! Где горело? Да рядом с вашим Управлением! Ты видел – пожар-то на жилье перекинулся. А нам надо ногу твою в порядок приводить. И бумаги смотреть.
– Двинули.
Когда добрались до освещенных улиц, Стас уже с трудом наступал на ногу. Колено немилосердно хрустело, от пятки до затылка вставили стальной шипастый штырь, и, казалось, кто-то медленно поворачивал его из стороны в сторону. А иногда начинал вколачивать прямо в голову.
Шли долго – ни одного извозчика, вообще никого. Даже трактиры закрыты – после сегодняшних пожаров и заварушек хозяева благоразумно решили переждать. Выручка выручкой, но береженого боги берегут.
Наконец в темной арке глухо всхрапнуло, захрустел снег, и на улицу медленно выдвинулась лошадь, запряженная в извозчичьи сани.
Иван пронзительно свистнул и замахал рукой.
Загрузил друга, сел сам.
– Дык, а куда везти вас, господа хорошие? – повернулся извозчик.
Друзья переглянулись.
– А вези-ка нас на Измайловский остров, – глядя Стасу в глаза, скомандовал Иван.
Стас молча кивнул.
– Кудо-о-ой? На чертов остров? – вскинулся извозчик. – Ни в жисть не поеду!
Иван вытянул руку, сосредоточенно поводил пальцами. В воздухе повисла голубая капля. Чуть нырнула, поплыла и зависла у мужика над правым плечом.
– Отвезешь – твоя. На неделю, а то и дольше. Как ехать будем.
– Дак… Эта! Я ж это, завсегда! – Мужик засуетился, подобрал вожжи и звонко щелкнул кнутом. – Пошла, родимая!
Мужик знал дело – полозья свистели, сани шли ровно и ходко, извозчик только чуть трогал вожжи, когда надо было объехать выбоину или смерзшиеся глыбы, непонятно как оказавшиеся на дороге. Мчались по Садовому, свернули к Мертвой площади, где так и стояли оплавленные, с раззявленными провалами, здания старых вокзалов. Здесь извозчик подобрался, зачмокал-загукал, и – сани пронеслись мимо нехорошего места, ушли в темные улицы.
Мужик обернулся:
– Только, таво, господа хорошие, я вас у ворот высажу, а внутря не поеду, не невольте вы меня!
– Не поедешь, ты нас туда доставь, – успокоил его Стас.
Ногу все еще дергало, но уже не так сильно. Нагнувшись, он потихоньку растирал колено и беззвучно матерился. Решил молодость вспомнить, старый дурак. Еще бы колесом прошелся да вприсядку сплясал. Нога долго терпела, но такого издевательства не выдержала. Через теплые штаны колено прощупывалось плохо, но, похоже, начинало опухать.
Ох, как некстати.
«А когда такое кстати бывает?» – спросил он себя.
Вот то-то и оно.
Во время События вокруг Измайловского острова землю подняло да расшвыряло, полезла на берег пруда какая-то неимоверная дрянь, но долго не протянула и издохла, оставив на берегу черные щупальца, которые воняли так, что не спасали даже пропитанные уксусом повязки, которыми заматывали рот и нос. Во всяком случае, так рассказывали старожилы. Стас специально порылся при первой возможности в отчетах – не врали.
Образовавшиеся провалы и рвы заполнила черная вода, в которой не выживало ничего, кроме какой-то непонятной черной рыбешки с острым раздвоенным хвостом и гроздьями крохотных глаз на прозрачных стебельках. Рыб этих не ели даже местные кошки, которые тем не менее охотились на них с маниакальным упорством.
Кошки пришли на остров вместе со служащими Особого приказа Патриархии и быстро стали объектом поклонения местных жителей. Заполучить котенка от кошки «с острова» считалось величайшей удачей, кошек холили, лелеяли и слегка побаивались.
А молчаливых мужиков в черном просто боялись до судорог, хотя за все время существования Приказа ни одного столкновения с ними у островитян не было.
Прибывшие быстро привели в порядок основательно обветшавший собор Пресвятой Богородицы, обжили вросшее в землю здание, в котором в какие-то совсем древние времена, говорят, была богадельня для увечных воинов, и устроили там… что они там устроили, точно никто не знал, но слухи ходили самые жуткие. Стас считал, что их охотно распускают сами приказные дьяки. Чтоб лишних глаз не было.
Полозья прошуршали по мосту.
Извозчик ежился, поводил плечами – неуютно ему было от нависающей громады Мостовой башни, от молчаливой мощной силы, что исходила от высокой стены из почерневшего кирпича, от беззвездного ночного неба.
Не по себе ему было, и бедолага очень хотел побыстрее избавиться от седоков.
Остановились перед воротами.
– Посиди, Стас, я сейчас. – Иван метнулся к воротам, заколотил в холодное, стянутое темным железом дерево. При его приближении по железным полосам пробежала полоска синеватого огня и пропала.
В левой створке отворилась неприметная калитка, из нее выглянул человек в черном полушубке. Знакомый голос окликнул:
– Иван Николаич, ты чего грохочешь? Тащи болезного, идем.
Извозчичьи сани исчезли за мостом с такой скоростью, будто в них запрягли бегового рысака.
А друзья похромали к воротам. Стас все так же тяжело опирался на трость, но ногу дергало чуть меньше. Прилечь бы, и совсем хорошо будет. Но что-то ему подсказывало, что сделать это он сможет нескоро.
Захлопнулась калитка, Владимир – Круглов, кажется, вспомнил Иван – поманил их за собой.
– Идемте, отец Сергий уже ждет.
– Стас, ты чуешь? – тихо спросил Иван.
Хромой лишь молча кивнул.
Он почувствовал, как только закрылась калитка, что его окружила глубокая спокойная сила. Она разлилась в ночной тишине, поднималась к небу, накрывая остров невидимым покровом.
Сила очень древняя, поднимающаяся из глубин Земли, чуткая и мягкая – страшноватой мягкостью медвежьей лапы.
– Идем, Стас Григорьич, сейчас и ноге твоей облегчение сделаем.
* * *
– Ну? Что? – подался к столу полковник Левшов.
Несмотря на позднее время, полковник был бодр и возбужден, ни следа прежней апатии. Бодрость его была лихорадочной, нервической, глаза полковника блестели так, что любой полицейский заподозрил бы господина Левшова в употреблении чего-то из богатого арсенала модных среди столичной богемы бодрящих снадобий.
Над столом колыхалась голубовато-прозрачная сфера. Она плавала в воздухе, меняя размер, темнея то с одной, то с другой стороны. Временами из нее вырывались облачка оранжевой взвеси, их простреливали зеленоватые молнии-нити, которые, ветвясь, окружали, поглощали облака и снова прятались в подрагивающую, словно медуза, сферу.
