«В своих отношениях с Есениным она претендовала не просто на роль друга, но на роль друга единственного. А для Есенина личная и творческая независимость была одной из высочайших ценностей, он ее всегда отстаивал, – пишет лучшая подруга Галины Яна Козловская. – Безусловная самоотверженность Г.А. Бениславской, ее безоглядная преданность и любовь к Есенину порой превращались в свою противоположность. И определенный интерес ее воспоминаний отчасти в том и состоит, что с их помощью лучше и полнее можно представить себе ту обстановку, в которой немалое время пришлось жить поэту, тот остракизм, которому были подвергнуты все его друзья и знакомые».
Потом начался роман Есенина с Августой Миклашевской, вернее – влюбленность Есенина в Августу, потому что она на его чувства не ответила.
«Тогда же начались самые тяжелые страдания Есенина. Его мучила тоска. Галя приходила в отчаяние от забот. Он мучил ее – ссоры… придирки. Это было самое плохое время есенинского пьянства – его выходки. Из милиции он попадал в больницу, из больницы – в милицию. В литературных кругах забили тревогу. Начали его опекать, но безрезультатно… Здоровье его было уже окончательно подорвано» – вспоминает Елизавета Стырская. Есенин попал в Шереметьевскую больницу. Там ему стало немного лучше. «Но любовь не приходила, – пишет Стырская. – Старая – оставила тоску, боль и обиду. А Галю он никогда не любил по-настоящему».
Илья Ильич Шнейдер вспоминает о Бениславской: «Эта девушка, умная и глубокая, любила Есенина преданно и беззаветно. Есенин отвечал большим дружеским чувством.
Есенин встретился с Бениславской еще до знакомства с Дункан, но никогда не говорил нам о ней. Она же молча пережила весь роман и брак с Дункан и отъезд за границу. Когда Дункан уехала на Кавказ, Есенин (он неверно мне сказал: „Перееду обратно в Богословский“) поселился в ее комнате в Брюсовском переулке и даже перевез туда своих сестер Катю и Шуру. В последние годы жизни Есенина Бениславская, работавшая до этого секретарем газеты „Беднота“, целиком посвятила себя издательским делам Есенина».
Непростая Августа Миклашевская
Когда Айседора Дункан возвращалась из Симферополя в Москву, так и не закончив гастролей, Шнейдер купил на одной из станций журнал «Красная нива», где оказались опубликованы стихи Есенина. Стихи о любви.
<…>
По-смешному я сердцем влип,
Я по-глупому мысли занял.
Твой иконный и строгий лик
По часовням висел в рязанях.
Я на эти иконы плевал,
Чтил я грубость и крик в повесе,
А теперь вдруг растут слова
Самых нежных и кротких песен.
Не хочу я лететь в зенит,
Слишком многое телу надо.
Что ж так имя твое звенит,
Словно августовская прохлада?
<…>
Потому и себя не сберег
Для тебя, для нее и для этой.
Невеселого счастья залог —
Сумасшедшее сердце поэта.
Потому и грущу, осев,
Словно в листья, в глаза косые…
Ты такая ж простая, как все,
Как сто тысяч других в России.
Шнейдер вспоминает: «Когда я перевел его Айседоре, она воскликнула: – Это он мне написал! – И сколько мы ее ни убеждали, что уже первые строки стихотворения:
Ты такая ж простая, как все,
Как сто тысяч других в России, —
ясно говорят, что оно не имеет никакого к ней отношения, она упрямо стояла на своем. Стихотворение это, как мы вскоре узнали, было посвящено артистке Камерного театра Миклашевской, очень красивой женщине, в которую, как говорили, Есенин влюбился».
Августе Леонидовне Миклашевской было 32 года. Она родилась в Ростове-на-Дону, «из дворян» (отец получил личное дворянство, мать потомственная дворянка). В семье родились двадцать детей, шестнадцать дожили до совершеннолетия. Августа окончила театральную школу при Ростовском драматическом театре, дебютировала в роли Софьи в «Горе от ума», потом вышла замуж за Ивана Сергеевича Миклашевского, но в тот же год, оставив мужа, уехала в Москву, где стала играть в «Камерном театре» Александра Яковлевича Таирова. Сыграла несколько ролей в кинематографе – в фильмах «Барышня-крестьянка» (1916 г.), «Плоды просвещения», «Украденная юность», «Психея», «Любовь монаха» (все – 1917 г.).
Августу и Есенина познакомили Анатолий Мариенгоф и его молодая жена. Августа вспоминает: «Это было в конце лета 1923 года, вскоре после его возвращения из поездки за границу с Дункан.
Целый месяц мы встречались ежедневно. Очень много бродили по Москве, ездили за город и там подолгу гуляли. Была ранняя золотая осень. Под ногами шуршали желтые листья…
– Я с вами, как гимназист… – тихо, с удивлением говорил мне Есенин и улыбался.
Часто встречались в кафе поэтов „Стойло Пегаса“ на Тверской, сидели вдвоем, тихо разговаривали. Есенин трезвый был очень застенчив. На людях он почти никогда не ел. Прятал руки, они казались ему некрасивыми.
Много говорилось о его грубости с женщинами. Но я ни разу не почувствовала и намека на грубость».
Возможно, от грубости Есенина Августу спасло то, что она умела «держать дистанцию» и не подпускала Есенина слишком близко к себе. Принимала его поклонение, как то и пристало актрисе, но сама выказывала к нему только дружеские чувства.
Впрочем, ей случалось видеть Есенина пьяным, случалось вместе с сестрой поэта Катей провожать его домой после скандала в ресторане.
«Я была очень расстроена. Да что там! Есенин спал, я сидела над ним и плакала. Мариенгоф „утешал“ меня:
А.Л. Миклашевская
– Эх вы, гимназистка!
Вообразили, что сможете его переделать! Это ему не нужно!
Я хорошо понимала, что переделывать его не нужно! Просто надо помочь ему быть самим собой. Я не могла этого сделать. Слишком много времени приходилось тратить, чтобы заработать на жизнь моего семейства».
Есенин был по-настоящему увлечен Августой. Вслед за первым стихотворением появились и другие – широко известные, являющиеся настоящими эталонами лирики Есенина: «Заметался пожар голубой…», «Ты такая ж простая, как все…», «Пускай ты выпита другим…», «Дорогая, сядем рядом…», «Мне грустно на тебя смотреть…», «Ты прохладой меня не мучай…», «Вечер черные брови насопил…». Все они составили цикл «Любовь хулигана» с общим посвящением «Августе Миклашевской».
Встречалась Августа и с Айседорой – та обратилась к ней как к своей преемнице. «Она смотрела на меня и говорила:
