По словам Шаганэ, отношение к ней Есенина было безупречно-джентльменским. «Всегда приходил с цветами, иногда с розами, но чаще с фиалками. 4 января он принес книжку своих стихов „Москва кабацкая“, с автографом, написанным карандашом: “Дорогая моя Шаганэ, Вы приятны и милы мне. С. Есенин. 4.1.25 г., Батум». Когда Шаганэ заболела, он каждый день навещал ее, готовил для нее чай и читал стихи. Шаганэ запомнилось, как он разговаривал с нищими на улице, давал им деньги, покупал булку и колбасу для бродячих собак. И никогда не приглашал девушку в свою компанию, потому что едва ли ей там понравилось бы. Во хмелю сам Есенин мог поставить девушку в неудобное положение. Правда, это уже не безудержные скандалы, как с Айседорой, а вот такие, к примеру, почти невинные шалости, о которых рассказывает один из батумских спутников Есенина Лев Повицкий: «Приморский бульвар. Солнечно, тепло, хотя декабрь на дворе. Бульвар полон гуляющих. Появляется Есенин. Он навеселе. Прищуренно оглядывает публику и замечает двух молодых женщин, сидящих на скамейке. Он направляется к ним, по пути останавливает мальчика – чистильщика сапог, дает ему монету и берет у него сапожный ящик со всеми его атрибутами. С ящиком на плечах он останавливается перед дамами на скамейке, затем опускается на одно колено:
– Разрешите мне, сударыни, почистить вам туфли!
Женщины, зная, что перед ними Есенин, смущены и отказываются. Есенин настаивает. Собираются любопытные, знакомые пытаются увести его от скамейки, но безуспешно. Он обязательно хочет почистить туфли этим прекрасным дамам. Я был в это время на другом конце бульвара. Мне сообщили о случившемся. Я подошел и увидел его стоящим на коленях. Толпа любопытных росла. Я понял, что обычной просьбой, мягким словом тут ничего не сделаешь. Нужны крайние средства.
Нарочито громко я обратился к Есенину:
– Сергей Александрович, последний футуристик не позволит себе того, что вы сейчас делаете!
Он молча встал, снял с себя ящик и, не глядя на меня, направился к выходу с бульвара.
Два дня он со мной не разговаривал. Когда мы помирились, он сокрушенно, с глубоким укором сказал:
– Как ты мог меня так оскорбить!»
В общем, ничего страшного тогда не произошло, но едва ли внимание, которое Есенин своим поведением привлек, девушкам было приятно.
Шаганэ вспоминает: «Незадолго до отъезда он все чаще и чаще предавался кутежам и стал бывать у нас реже. Вечером, накануне отъезда, Сергей Александрович пришел к нам и объявил, что уезжает. Он сказал, что никогда меня не забудет, нежно простился со мною, но не пожелал, чтобы я и сестра его провожали. Писем от него я также не получала. С.А. Есенин есть и до конца дней будет светлым воспоминанием моей жизни».
<…>
Я сегодня пью в последний раз
Ароматы, что хмельны, как брага.
И твой голос, дорогая Шага,
В этот трудный расставанья час
Слушаю в последний раз.
Но тебя я разве позабуду?
И в моей скитальческой судьбе
Близкому и дальнему мне люду
Буду говорить я о тебе —
И тебя навеки не забуду.
Я твоих несчастий не боюсь,
Но на всякий случай твой угрюмый
Оставляю песенку про Русь:
Запевая, обо мне подумай,
И тебе я в песне отзовусь…
Баку. Леля Селиванова
Еще одна мимолетная встреча, оставившая только светлые воспоминания, ожидала Есенина в Баку. В феврале 1925 года он случайно познакомился с девочкой-подростком Лелей Селивановой. Много лет спустя, дочь Лели, теперь ужа Елены Степановны Хмельницкой, ставшей литературным редактором местной газеты, рассказывала Илье Шнейдеру: «Зимой 1925 года в Баку выдался редкий для города холодный день. На рассвете даже выпал невиданный в Баку снег. Дворник дома, расположенного около рынка, выйдя ранним утром подмести тротуар и мостовую, заметил на безлюдном еще рынке хорошо одетого человека, который, по-видимому, собирался не то присесть, не то прикорнуть на одном из пустовавших рыночных прилавков…
Подойдя к этому человеку в сопровождении двух веселых щенят, дворник предложил ему зайти обогреться к нему в дом, где жена его напоит незнакомца горячим чаем. Тот сразу согласился, стал играть с щенятами, а потом, засунув их в свои карманы, пошел к указанной дворником двери, но, перепутав, толкнул другую дверь, за которой увидал совсем молоденькую красивую девушку с большими черными глазами. Рядом с ней стояла женщина. Обе они сразу узнали в вошедшем Есенина, так как старшая из них была вхожа в редакцию „Бакинского рабочего“, где как-то состоялась встреча с Сергеем Есениным и куда она привела с собой эту черноглазую Лелю Селиванову.
Хотя женщины были невероятно поражены неожиданным появлением в их доме Есенина, они не растерялись, предложили ему садиться и выпить чаю. Есенин, присев к столу и смущенно улыбаясь, объяснил, что он был у кого-то, где не остался ночевать, потом, также смущаясь, вытащил из карманов щенят, дал полюбоваться кутятами и, засунув их обратно в карманы, стал пить чай. Продолжая улыбаться, он все время старался заглянуть в глаза Леле. Она смущенно каждый раз отворачивалась.
Есенин пробыл у них недолго, каких-нибудь 15–20 минут. Уходя, он опять пытался заглянуть в глаза девушки, все так же избегавшей его взгляда. Тогда он взял клочок бумаги и написал на нем:
Весенней девочке Леле
Еще девочка ты, дочь степей,
Незнакомая с жизненным ядом,
Потому-то и хочется мне
Твоего недозрелого взгляда.
Ты не смотришь, не нравлюсь, ну что ж…
Я отцветший, я ворон осенний,
Но тому, в ком ты вызовешь дрожь,
Позавидую в позднем волненьи.
С. Есенин».
Шнейдер продолжает: «Когда Оля {дочь Е. Селивановой. – Е. П.} принесла мне в гостиницу „Ангара“ эти строки, переписанные ее детским почерком на листке из школьной тетради, все мои сомненья отпали. Это были есенинские строки, посвященные Е.С. Хмельницкой, когда она еще была Лелей Селивановой. Пожелаем ей здоровья и поблагодарим за то, что она почти полвека сохраняла и сберегла драгоценный есенинский экспромт».
Внучка Толстого по имени Софья
Наконец Есенин возвращается в Москву и 18 сентября 1925 года женится на Софе Андреевне Толстой.
Сергей Александрович и Софья Андреевна познакомились в марте того же 1925 года на ее дне рождения, когда ей исполнилось двадцать пять лет. Они обвенчались осенью, после того как вместе ездили на Кавказ. Им предстоит прожить вместе чуть больше трех месяцев. Позже, на суде по дележу наследства, этот брак признают незаконным, так как Есенин не удосужился оформить развод с Айседорой Дункан.
Говоря о последней жене Есенина, никто не может отделаться от воспоминаний о ее знаменитом дедушке и не менее знаменитой бабушке, чье имя она носит. Как будто на самом деле Есенин женился на этих двоих, или был усыновлен ими, а Софья являлась лишь «передаточным звеном».
