Я стоял перед ним, как дерево под ураганом.
Около вокзала послышалась перестрелка. Маяковский бросился в ту сторону.
– Куда вы?
– Там же стреляют! – закричал он в упоении.
– У вас нет оружия!
– Я всю ночь бегаю туда, где стреляют.
– Зачем?
– Не знаю! Бежим!
Он выхватил у меня пачку газет и, размахивая ими, как знаменем, убежал туда, где стреляли».
В мае Максим Горький приглашает поэта к сотрудничеству в газеты «Новая жизнь». Маяковский отдает для публикации стихотворение «Революция. Поэтохроника», посвященное первым дням восстаний.
На своем постоянном месте
в Военной автомобильной школе
стоим,
зажатые казарм оградою.
Рассвет растет,
сомненьем колет,
предчувствием страша и радуя.
Окну!
Вижу —
оттуда,
где режется небо
дворцов иззубленной линией,
взлетел,
простерся орел самодержца,
черней, чем раньше,
злей,
орлинее.
Сразу —
люди,
лошади,
фонари,
дома
и моя казарма
толпами
по сто
ринулись на улицу.
Шагами ломаемая, звенит мостовая.
Уши крушит невероятная поступь.
И вот неведомо,
из пенья толпы ль,
из рвущейся меди ли труб гвардейцев
нерукотворный,
сияньем пробивая пыль,
образ возрос.
Горит.
Рдеется.
Шире и шире крыл окружие.
Хлеба нужней,
воды изжажданней,
вот она:
«Граждане, за ружья!
К оружию, граждане!»
На крыльях флагов
стоглавой лавою
из горла города ввысь взлетела.
Штыков зубами вгрызлась в двуглавое
орла императорского черное тело.
Граждане!
Сегодня рушится тысячелетнее «Прежде».
Сегодня пересматривается миров основа.
Сегодня
до последней пуговицы в одежде
жизнь переделаем снова.
Граждане!
Это первый день рабочего потопа.
Идем
запутавшемуся миру на выручу!
Пусть толпы в небо вбивают топот!
Пусть флоты ярость сиренами вырычут!
Летом того же года поэт вступает в Профессиональный союз художников-живописцев Москвы. В «Новой жизни» начинают печатать поэму «Война и мiр
[78]», в декабре, «ужа при социализме», она выйдет отдельным изданием. 25 октября (7 ноября) во время восстания в Петрограде Маяковский снова в столице, в штабе восстания – Смольном институте.
Щен и Киса в трудные дни
Лиля рассказывает: «Володя научил меня любить животных… В нашей совместной жизни постоянной темой разговора были животные. Когда я приходила откуда-нибудь домой, Володя всегда спрашивал, не видела ли я „каких-нибудь интересных собаков и кошков“. В письмах ко мне Володя часто писал о животных, а на картинках, которые рисовал мне во множестве, всегда изображал себя щенком, а меня кошкой (скорописью или в виде иллюстраций к описываемому)».
И еще: «Совсем он был еще тогда щенок, да и внешностью ужасно походил на щенка: огромные лапы и голова, – и по улицам носился, задрав хвост, и лаял зря, на кого попало, и страшно вилял хвостом, когда провинится. Мы его так и прозвали Щеном, – он даже в телеграммах подписывался Счен, а в заграничных Schen. Телеграфисты недоумевали, и почти на каждой его телеграмме есть служебная приписка: „да – счен, верно – счен, странно – счен“».
В 1917–1918 годах Маяковский постоянно выступает на митингах, на концертах. Он работает над сценарием фильма «Не для денег родился» (по «Мартину Идену» Джека Лондона), потом «Барышня и хулиган» и играет в этих фильмах главные роли. Потом новый сценарий – «Закованная фильмой» («Легенда кино») – на этот раз они играют с Лилей вместе. Он – бедного художника, она – его мечту, балерину, спускающуюся к нему с киноэкрана. Затем Маяковский начинает работать над революционной фантасмагорией «Мистерия-буф». Писал он ее на даче в Левашово, где хозяева «кормили каждый день соленой рыбой с сушеным горошком». Это типичное меню 1918 года разнообразили собранные в лесу грибы и вкусный домашний ржаной хлеб, испеченный в металлических коробках «из-под бормановского печенья „Жорж“».
Ему все время приходится ездить в Москву, откуда он пишет Лиле 15 марта 1918 года в ответ на ее обращение «Милый мой милый щененок!» в предыдущем письме: «Если рассматривать меня как твоего щенка, то скажу прямо, я тебе не завидую, щененок у тебя неважный: ребра наружу, шерсть, разумеется, клочьями, а около красного глаза, специально чтобы смахивать слезу, длинное, облезлое ухо. Естествоиспытатели утверждают, что щененки всегда становятся такими, если их отдавать в чужие, нелюбящие руки».
А летом в их жизни появляется настоящий щенок: «В Пушкине на даче мы нашли под забором дворняжьего щенка. Володя подобрал его, он был до того грязен, что Володя нес его домой на вытянутой руке, чтобы не перескочили блохи. Дома мы его немедленно вымыли и напоили молоком до отвала. Живот стал такой толстый и тяжелый, что щенок терял равновесие и валился набок. Володя назвал его Щен. Выросла огромная красивая дворняга. Зимой 1919 года, когда мы страшно голодали, Володя каждое утро ходил со Щенкой в мясную и покупал ему фунт конины, которая съедалась тут же около лавки. Щенке был год, когда он пропал, и разнесся слух, что его убили. Володя поклялся застрелить убийцу, если узнает его имя. Володя вспомнил добрым словом „собаку Щеника“ во 2-й части „Хорошо“».
Лиля имеет в виду эти строки:
Двенадцать
квадратных аршин жилья.
Четверо
в помещении —
Лиля,
Ося,
я
и собака
Щеник.
Шапчонку
взял
оборванную
и вытащил салазки.
– Куда идешь? —
В уборную
иду.
На Ярославский.
Как парус,
шуба
на весу,
воняет
козлом она.
В санях
полено везу,
забрал
забор разломанный.
Позже Булгаков напишет об этом времени в романе «Белая гвардия»: «Велик был год и страшен был год по рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй… но 1919 был его страшней». В стране нарастала разруха. Падение производства, и без того с трудом обеспечивавшего потребности населения, началось еще в 1916 году, к октябрю 1917-го достигло 18 %. После 1917 года спад превратился в настоящий обвал. За 1918–1919 годы производство сократилось еще на 48 %, а к 1921 году спад достиг 38 % от уровня 1913 года. По-прежнему значительная часть промышленности обеспечивала потребности фронта. Все реже и хуже ходили поезда. В декабре 1918 года Маяковский пишет матери и сестрам из Петербурга: «…все время собирался выехать к вам сам, но сейчас на железных дорогах никто не может ездить, кроме шпротов, привыкших к такой упаковке. А так как я ваш сын и брат, а не шпрот, то и сами понимаете…».
