Что происходит в жизни Софьи? Вот как описывают ее внешность в тот период: «Жена его – художница, еврейка, с тонким профилем, глаза миндалинами, смуглая, рот некрасивый, зубы скверные в открытых, красных деснах (она это, конечно, знает, потому что улыбается с большой осторожностью). Волосы у нее темно-каштановые, гладко, по моде, обматывают всю голову и кончики ушей как парик. Одета тоже „стильно“. Ярко-красный неуклюжий балахон с золотым кружевным воротником. В ушах длинные, хрустальные серьги. Руки, обнаженные до локтя, – красивые и маленькие… Они не венчаны (Волошин мне говорил, что у него есть законная жена – какая-то акушерка, а у нее муж – философ!). У нее печальный взгляд, и когда она молчит, то вокруг рта вырезывается горькая, старческая складка. Ей можно дать лет 35–37. Ему лет 28–30. Она держится все время настороже, говорит „значительно“, обдуманно…».
На самом деле Софье скоро исполнится 30 лет, свою дочь Марианну (или Марьяну) она родила в 1911 году, названную так в часть героини романа Тургенева «Новь» и символа Французской революции. Для того чтобы официально зарегистрировать девочку как дочь Толстого незадолго до родов супруги уехали в Париж. Девочку отдают на воспитание тетке, Марии Леонтьевне, та к ней очень привязана.
Софья закончила учиться в Студии рисования и живописи, организованной ученицей Репина Званцевой в Санкт-Петербурге. Ее преподаватели – Добужинский, Лев Бакст, Петров-Водкин и Сомов. В этой же студии вместе с Софьей занимались Елена Гуро, Александр Ромм, Марк Шагал (он женился на сестре первого мужа Софьи, какое-никакое, а родство). А еще здесь брала уроки… Наталья Васильевна Крандиевская – будущая третья жена Толстого. Они работали за соседними мольбертами. Там Наталья Васильевна и познакомилась с Толстым.
Отец Натальи Васильевны – московский журналист и издатель. Мать – писательница. Они хорошо знакомы с Максимом Горьким. Сама Наталья не только учится живописи, но и пишет стихи, о которых благосклонно отзываются Бунин, Бальмонт и Блок. Она замужем за весьма успешным адвокатом и может позволить себе развивать свои таланты. У нее есть маленький сын. Жизнь устроена – чего же еще желать?
Толстой в тот момент больше заинтересован другой, но и с ней дела идут не лучшим образом – он пишет Бостому, что влюблен в «девушку, которая никогда не станет моей женой». Эта девушка – Маргарита Павловна Кандаурова, молоденькая (ей 19 лет) и очень красивая актриса и балерина. На старых фото она выглядит именно так, как рисовали Мальвину в детских книжках, – огромные глаза, маленький пухлый ротик, личико сердечком, копна вьющихся крупными кудряшками волос (правда, темных, а не голубых), перехваченных бантом. Маргарита только что окончила Московское театральное училище и очаровала публику «Танцем бабочки». На фотографиях, выпущенных по заказу Большого театра в 1917 году, она снята в костюме бабочки, с мягкими, свисающими с рук нарядными крыльями, которые при движении наполняются воздухом, словно паруса, и кажется, сильный порыв ветра в самом деле может унести пышнотелую по тогдашней моде балерину. На другой, которая относится к 1915 году, она предстает девочкой, все с тем же бантом в волосах, в плиссированной юбочке, белых гольфиках и в туфельках с пряжками. Она стоит с мячом в руках и в окружении кукол. Такой же увидела ее Наталья Васильевна Крандиевская: «Но я помнила ее хорошо еще по зимнему маскараду на Новинском бульваре, когда она с большим мячом в руках прыгала на пуантах, изображая заводную куклу. Красива? Нет, скорее миловидна. Полудетское, еще не оформленное личико с капризно выпяченной нижней губкой. Красивы были только глаза, большие, синие. Про Кандаурову уже писали в газетах, называли ее одаренной, старательной танцовщицей, несомненно – солисткой в будущем».
М.П. Кандаурова
В 1914 году Софья и Алексей Николаевич по обоюдному согласию расстались. Возможно, причиной стала усталость от отношений, возможно – интерес Толстого к другим женщинам, подмеченный Софьей. В любом случае, она уезжает в Париж, предоставив Толстому свободу действий.
Н.В. Крандиевская
Он делает предложение Маргарите Кандауровой в Коктебеле, где они вместе отдыхают, и добивается согласия, прочем весьма неуверенного. В августе 1914 года Толстой уезжает на фронт военным корреспондентом, сначала прибыл в Киев, оттуда поехал дальше на Запад: в Ковель, во Владимир-Волынский, Лещево, Черновцы, Томашево, Тасовицы, Холм.
Оттуда он пишет Маргарите, но и Наталье Крандиевской, которая работает медсестрой в госпитале, тоже: «Милая Наталья Васильевна, сижу на маленькой станции, дожидаюсь киевского поезда, четыре дня мы скакали в темпе по лесам и болотам по краю, только что опустошенному австрийцами. Мы ночевали в разрушенных городах, в сожженных деревнях, среди голых полей, уставленных маленькими, только что связанными крестами. В лесах до сих пор ловят одичавших австрийцев».
В конце концов Маргарита отказывает Толстому. А Наталья – напротив, готова уйти к нему от мужа.
Софья Исааковна замечает по этому поводу: «В 1915 году у Алексея Николаевича были новые тяжелые переживания. Маргарита Кандаурова – предмет его страстного увлечения – отказалась выйти за него замуж. Я считала, что для Алексея Николаевича, несмотря на его страдания, это было объективно удачей: молодая семнадцатилетняя балерина, талантливая и возвышенная натура, все же не могла стать для него надежным другом и помощником в жизни и труде. И, наоборот, узнав через некоторое время о предстоящем браке Алексея Николаевича с Натальей Васильевной, я обрадовалась, считая, что талант его найдет себе верную и чуткую поддержку. Наталья Васильевна – дочь издателя Крандиевского и беллетристки, сама поэтесса – была в моем сознании достойной спутницей для Толстого. Алексей Николаевич входил в литературную семью, где его творческие и бытовые запросы должны были встретить полное понимание. Несмотря на горечь расставания (а она была, не могла не быть после стольких лет совместной жизни), это обстоятельство меня утешало и успокаивало».
Родня и большинство знакомых недовольны – Алексей и так жил в чужой неразведенной женой, а теперь бросил и ее, и своего ребенка и сошелся с замужней женщиной, которая только еще собирается просить мужа о разводе. Но Толстой ликует: «Наташа, душа моя, возлюбленная моя, сердце мое, люблю тебя навек. Я знаю – то, что случилось сегодня, – это навек. Мы соединились сегодня браком. До сих пор не могу опомниться от потрясения, от той силы, какая вышла из меня, и какая вошла из тебя ко мне. Я ничего не хочу объяснять, ничему не хочу удивляться. Я только верю всем моим духом – что нас соединил брак, и навек. Я верю, что для этого часа я жил всю свою жизнь. Так же и ты, Наташа, сохранила себя, всю силу души для этого дня. Теперь во всем мире есть одна женщина – ты. Я понял, теперь только почувствовал силу твоей женственности. Душа твоя, белая, ясная, горячая; женственность твоя глубокая и томительная, она потрясает медленно и до конца. Но я знаю, что мы едва только коснулись любви. Как странно – нас обвенчал Дух Святой в автомобиле, ты уехала одна, сейчас спишь, наверное, милочка, и нам назначено, перед тем как соединиться навек, окончить тяжелые житейские дела. Думаю – такой свадьбы еще не было. Когда мы соединимся, мы опять сойдем на землю, но преображенные, и земля будет чудесной для нас, и мы будем казаться чудесными людьми. Мы возьмем от любви, от земли, от радости, от жизни все, и когда мы уснем до нового воскресения, то после нас останется то, что называют – чудом, искусством, красотой. Наташа, душа моя, милая моя женщина. Прости за весь сумбур, который я написал, – но мне хочется плакать от радости. Я тебя люблю, желаю тебя, ты осуществилась наяву, нечаянно как молния вошла в меня. Жду твоего письма. Люблю тебя. Прошу – ничего не говори, я боюсь – он тебя убьет, сам этого не желая».
