Нет, отвести ее сейчас в свое логово – значит попусту искушать судьбу, зря подвергнуть девушку многим, слишком многим опасностям. А он скорей бы дал уничтожить себя, чем допустил, чтобы Хлоя оказалась втянутой в тот ад, в который превратилась его жизнь. Это ведь не ее битва. Она была желанным призом, ожидавшим его после сражения.
– Проклятие! – вырвалось у него. – Хлоя, ну зачем, зачем ты пришла сюда?
Хлоя почувствовала себя увереннее, инстинкт самосохранения был силен как никогда. Нет, она не тепличное растение, которое вянет при первых заморозках!
– Не понимаю, на что ты рассчитываешь? Неужели тебя не обнаружат в твоем собственном доме? – спросила она.
– Ты понимаешь, какой опасности подвергла нас обоих, явившись сюда?
– Ты что, умом тронулся, Доминик? Неужели меня едва не соблазнил безумец?
– Вполне возможно.
– Прятаться в собственном доме…
– Прекрати искушать меня!
– Тогда прекрати меня целовать.
– Делай, что тебе говорят, Хлоя!
– Не стану, пока не разберусь во всем.
– Ты и так разобралась, в чем не следовало. А целовать тебя я буду, когда пожелаю.
– Не спросив на то моего позволения…
Вместо ответа он взял ее за подбородок и одарил еще одним ошеломляющим поцелуем. Хлоя забилась в его объятиях, сама не зная, хочет ли вырваться от него или прижаться к нему еще теснее. Доминик обвел языком ее губы, лизнул щеку и ухо. Он держал в ладонях ее лицо так, словно оно было сделано из тончайшего хрусталя, легонько поглаживая пальцами ее скулы.
Шквал ощущений, свирепый и непредсказуемый, словно буря, потряс девушку. Доминик стал поглаживать ее грудь. У Хлои подогнулись колени. Соски, прижатые к его телу, напряглись и заныли, голова пошла кругом от пьянящего наслаждения. Ей казалось, что там, где его жаркое тело вдавливается в нее, оно прожигает ее насквозь, словно каленое железо. Она дрожала как в лихорадке, вцепившись пальцами в его шею.
– Никогда не смей больше прикасаться ко мне вот так, – прошептала она слабеющим голосом.
Доминик замер, прищурился и в этот момент походил на волка, подкрадывающегося к добыче. Хлоя сделала вдох и добавила:
– Пока не расскажешь мне, что именно ты затеял.
– А если я удовлетворю твое любопытство, ты позволишь мне прикасаться к тебе?
– Может, позволю, а может, нет. – Подумать только, что она несет: предлагает свою добродетель в обмен на информацию. – Но только чуть-чуть.
Он взял ее за руку, так и не пообещав ничего.
– Осторожней на ступеньках. Надеюсь, ты не станешь возражать, если я обниму тебя за талию, чтобы не упала? Дерево старое, местами прогнившее. Не ровен час упадешь, расшибешься.
От его ровного голоса и заботливых слов у нее мурашки побежали по коже. Действительно – не ровен час упадет она здесь, расшибется. И он вдруг спрашивает разрешения взять ее за талию после того, что только что творил с ней? Он повел ее по темным переходам вниз, в самые недра подземелья, в свое тайное логово. Она почти ощущала жар адского пламени под ногами, следуя за порочным князем, который вел ее по своим стигийским владениям.
Выйдет ли она когда-нибудь отсюда? А если выйдет, то останется ли прежней светской барышней и будет снова вести скучную будничную жизнь?
Доминик никому не позволит обидеть ее, в этом Хлоя уверена. Иначе не пошла бы за ним в подземелье.
Но выйдет ли она все той же невинной девушкой из подземных владений Доминика?
Он провел ее по длинному тоннелю, вырубленному в меловой скале. Оставил в тоннеле одну горящую свечку. Он заметил, что Хлоя брезгливо морщит носик при виде куч застывшего цемента и множества пустых бочонков, валявшихся повсюду.
Где-то за стеной раздался осторожный скребущий звук.
– Боже правый, что это?
Он улыбнулся с виноватым видом:
– Ничего особенного. Крысы.
Хлоя отшатнулась от гнилой балки и прошептала:
– Крысы.
Но вопреки его ожиданиям в голосе ее не было ни страха, ни отвращения, только жалость. Это совершенно обезоружило Доминика.
– Ах, Стрэтфилд, несчастный дух. Как ты можешь жить в таких условиях?
До чего же непредсказуема эта Хлоя Боскасл! Да, такую не запугаешь. Такая, свалившись с лошади, тотчас же снова вскочит в седло. Видимо, потому, что выросла в обществе очень буйных молодых лордов.
– Устраиваюсь, как могу. Конечно, моему камердинеру очень трудно брить меня в потемках, и я все время вдеваю в манжеты запонки не из той пары. Но в общем и целом устроился с комфортом.
– Но как же тебе здесь одиноко. О чем ты думаешь, сидя в тишине и темноте?
Он внимательно посмотрел на ее лицо: при свете свечи оно казалось еще нежнее, еще очаровательнее.
– Сначала я думал только о мести. Изобретал всевозможные способы, в том числе варварские.
Она не смутилась под его пристальным взглядом.
– Принимая во внимание, как с тобой поступили, это вполне естественно.
– Может, и так. Но в последнее время я все чаще думаю о другом.
– О чем же?
Он приблизил лицо к ее лицу, вдохнув восхитительный аромат ее кожи. И сразу ослабел от прилива желания. Неужели она не догадывается, что отвлекает его от мысли о мести? О том, что он мечтал привести ее в свое логово, раздеть при свете свечей и любить всеми доступными для смертного способами.
– Скажи наконец, какие мысли отвлекают тебя от мыслей о мести? – не унималась Хлоя.
Он сжал челюсти. Она бросила ему вызов, что еще сильнее разожгло его страсть. Очень медленно, не сводя с нее горящих глаз, он стал стягивать перчатки. Затем положил ладони ей на затылок и привлек к себе.
Его губы коснулись ее губ, язык проник ей в рот, он обхватил ее за талию. Хлоя издала стон, такой тихий, что он едва не зарыдал – так ему хотелось обладать ею.
– Мысли о тебе… – Это признание вырвалось из самой глубины его души. – Я думаю лишь о том, чтобы прикасаться к тебе тысячью разных способов и…
Она закрыла ему рот поцелуем. Доминику показалось, будто мир перевернулся. Рука его скользнула ей на живот, на грудь. Ее тело обмякло, стало податливым. А ее поцелуй – требовательным. Покоренный отвагой Хлои, Доминик передал инициативу ей в руки.
Податливая. Или соблазняющая. Не всели равно, в каком именно качестве он получит свою барышню. Если все-таки получит. Дыхание его участилось, он сжал ладонью ее грудь. Он для нее источник наслаждения. Она воспламеняет его. Ее пышное тело манит, взывая к самым примитивным и опасным инстинктам.
Он коснулся ее соска и был вознагражден нежным вздохом. Сжал ладонью вторую грудь, наслаждаясь ее сладостной тяжестью, ощущением тонкого шелка платья – единственной преграды.
