Но что касается предложений «Размышлений» Сахарова по вопросам ядерной безопасности и в целом в сфере смягчения опасной международной напряженности, то тут ситуация прямо противоположная: эти предложения не только были внимательно изучены – они были учтены и определили внешнюю политику СССР в ближайшие годы. Наиболее ярко это проявилось в вопросе ограничения развития систем ПРО. Но не только. Тогда же началась столь невозможная для руководства СССР времен Ленина – Сталина – Хрущева установка на «разрядку» 1970-х гг. – попытка снижение накала противостоянии двух систем и расширения сотрудничества СССР и Запада в различных сферах.
Согласно воспоминаниям бессменного, в течение 24 лет (1962–1986), посла СССР в США Анатолия Добрынина, еще в октябре 1969 г. ему было поручено передать в администрацию США предложение Советского Союза о начале переговоров об ограничении гонки вооружений. С ноября 1969 г. по май 1972-го велись активные переговоры по закрытой линии; основной переговорщик со стороны США – советник президента по национальной безопасности Генри Киссинджер. Итог переговоров был подведен майским, 1972 г., визитом президента США в Москву, когда был подписан советско-американский Договор об ограничении систем противоракетной обороны (что и предлагал Сахаров в его «Размышлениях» 1968 г.).
Этот визит президента США Ричарда Никсона в СССР в 1972 г. был первым за 27 лет – после Ялтинской встречи Сталина, Рузвельта и Черчилля в феврале 1945 г. Но та встреча союзников по антигитлеровской коалиции была еще до начала холодной войны. Вот как вспоминает о визите 1972 г. участник всех этих переговоров Анатолий Добрынин:
«29 мая, в заключительный день встречи, Брежнев и Никсон подписали совместный документ “Основы взаимоотношений между СССР и США”, принятый по инициативе советской стороны. Это был важный политический документ, закладывавший основы нового политического процесса в отношениях между двумя странами – процесса разрядки» (А. Ф. Добрынин, «Сугубо доверительно…» [18]).
Как видно, призыв Сахарова «отойти от края ядерной пропасти» был в Кремле услышан.
И все-таки возникает вопрос: почему такое внимание к предложениям Сахарова? Почему высший руководитель СССР Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев лично прочитал весьма длинный труд какого-то академика, поручил другим членам Политбюро ознакомиться с ним и даже реализовал ряд предложений этой статьи? Объясняется это всей предысторией взаимоотношений Сахарова и власти. Эпизоды встречи Сахарова с Брежневым (см. выше в разделе «Бомба и власть») говорят о том, что Леонид Ильич бесконечно уважал Сахарова – и по причине его особой, ключевой роли в оборонных делах, и по причине его уникальной смелости, когда он единственный посмел возражать Хрущеву в «ядерных» и других вопросах, чем приводил его в ярость. А ведь они отставили Хрущева за четыре года до описываемых событий и среди прочего обвинили его в том, что он не показал членам Политбюро записку Сахарова (о лысенковской мафии), полученную им за две недели до отставки.
Сахаров понимал это свое совершенно особое положение и сознавал тот огромный, нечеловеческий груз ответственности, которую он берет на себя, выдвигая те или иные предложения, произнося те или иные слова, в том числе и слова «Размышлений», и слова об опасности «ложной разрядки», сказанные им на пресс-конференции 21 августа 1973 г.
Как-то в середине 1970-х в ответ на мое замечание по некоему конкретному поводу Андрей Дмитриевич сказал: «Получилось так, что мое имя не принадлежит только мне, и я должен это учитывать».
Подавление Пражской весны, демонстрация на Красной площади и последний разговор с Андроповым
Сахаров:
«21 августа (1968 г.) я вышел купить газету. На первой странице – сообщение, что по просьбе, полученной от ряда деятелей Коммунистической партии и правительства ЧССР (не названных ни тогда, ни после – это была явная фальшивка), войска стран Варшавского договора вступили на территорию Чехословакии, исполняя свой интернациональный долг. Началось вторжение. Эти трагические события всем хорошо известны. Это не только было крушение надежд, связанных с Пражской весной, но в еще большей степени – саморазоблачение всей системы “реального социализма”, его косности, неспособности вынести любые попытки изменений в сторону плюрализма и демократизации, даже рядом…
Последствия вторжения для всей “мировой системы социализма”, для распада убежденности в преимуществах осуществленного в СССР строя, в возможностях его исправления у миллионов его прежних сторонников в СССР и во всем мире – огромны…
Через четыре дня, в воскресенье 25 августа, Павел Литвинов, Лариса Богораз и еще пятеро (Вадим Делоне, Виктор Файнберг, Константин Бабицкий, Владимир Дремлюга и Наташа Горбаневская) провели знаменитую, ставшую исторической, демонстрацию на Красной площади против советского вторжения в Чехословакию. По всей стране проходили митинги “в поддержку” этой акции. Уже не прийти на такой митинг было большой смелостью – многие за это поплатились. Никакой голос против не проникал во внешний мир. В эти дни выступление П. Литвинова, Л. Богораз и их товарищей было действительно чудом, тем поступком, который восстанавливает честь целой страны. Они простояли на Лобном месте только минуту. Потом на них набросились гебисты-дружинники, стали бить, вырывать и рвать плакат “Руки прочь от Чехословакии!”. Всех семерых арестовали. Но дело было сделано. Машины, в которых везли Дубчека, Смркавского и других насильно привезенных в Москву чешских руководителей, промчались по площади через минуту после расправы.
Я не знал о готовящейся демонстрации. Кто-то из демонстрантов пришел ко мне накануне, но не застал (была только Клава). Он ничего не сказал ей о причине и цели своего посещения…
О демонстрации на Красной площади мне рассказал на следующий день Солженицын. Это была моя первая встреча с ним…
Когда-то Курчатов (скончавшийся за восемь лет до этих событий. – БА) распорядился пускать меня в Институт атомной энергии в любое время, без пропусков и формальностей, и его секретарши выполняли это до поры до времени (пока не сменились). Я пошел в кабинет А. П. Александрова, директора института, и позвонил по ВЧ. Я сказал Андропову, что “очень обеспокоен судьбой арестованных после демонстрации на Красной площади 25 августа. Они демонстрировали с лозунгами о Чехословакии – этот вопрос привлекает большое внимание во всем мире, в том числе в западных компартиях, и приговор демонстрантам обострит ситуацию”.
Андропов сказал, что он крайне занят в связи с событиями в ЧССР, он почти не спал последнюю неделю, вопросом о демонстрации занимается не КГБ, а Прокуратура (он имел в виду, видимо, статью об уличных беспорядках, формально отнесенную к Прокуратуре). Но он думает, что приговор не будет суровым (трое из демонстрантов были приговорены к ссылке, двое к лагерю на 2 года, Файнберг направлен в спецпсихбольни-цу). Это был мой второй и последний разговор с Андроповым».
БА:
П. Литвинов, Л. Богораз и К. Бабицкий были приговорены, соответственно, к пяти, четырем и трем годам ссылки, В. Дремлюга был приговорен к трем годам лишения свободы, В. Делоне – к двум годам шести месяцам, еще четыре месяца были добавлены ему за предыдущий неотбытый условный срок, В. Файнберг был помещен в специальную психиатрическую больницу. Н. Горбаневская, как мать двух маленьких детей, была отпущена (в декабре 1969 г. она была арестована и направлена в спецпсихбольницу).
